Вольному воля

Очень плохоПлохоСреднеХорошоОтлично (2 оценок, 5,00 из 5)

Загрузка...

В этой короткой повести рассказывается о небольшом, с точки зрения продолжительности эпизоде из жизни двух польских солдат, во время форсирования реки Висла в июле 1944 года.

 

— Папа, ты выпил таблетки? – из-за прикрытой балконной двери, голос дочери казался каким-то глухим, далеким. А может быть дело было и не только в двери. Восемьдесят семь лет, шутка ли?

  По неведанной, а точнее сказать затертой со временем в памяти, причине, Вацлав никогда не отзывался с первого раза, хотя, как правило, слышал обращение к себе сразу. Конечно, дело было не только в двери – во-первых возраст давал о себе знать, а во-вторых, как ни крути, несколько контузий, полученные около полу века  назад давали о себе знать. А самая главная причина состояла в том, что просто не всегда хотелось отзываться.

  Наступило первое августа, день его рождения. Ивона, как всегда этот день, целое утро заставляла отца одеть чистую нарядную рубашку, а Вацлав, как всегда крехтя, и растратив все возможные аргументы, в конце концов соглашался принять праздничный облик. По отношению к этому дню, Вацлав не был оригинален, он его не любил. Не только потому, что в этот день человек становиться на один год старше, а стало быть и ближе к логическому завершению своего жизненного пути, на это были и другие причины.

  Буквально несколько дней назад он в очередной раз выписался из госпиталя. Никто не удивлялся тому факту, что та периодичность, с которой он попадал на больничную койку, была крайне мала. Да и чему удивляться? Опять же, возраст. Болячек за все жизнь накопилось уйма, и теперь они не дают соскучиться. Вероятно, кто-то скажет, что все не так плохо, что многие мечтают дожить до преклонного возраста, увидеть, как вырастут твои дети, внуки, а может быть даже и правнуки. Так-то оно так. Да, собственно и болячки, само собой разумеющееся, преследующие человека в этом возрасте не являются чем-то из ряда вон выходящим. Всему свое время. В конце концов, человек такое существо, которое в принципе готов, если в этом есть личный интерес, назовем это так, терпеть многие разновидности болей и физических страданий. Жизнь приобретает иной оттенок в тот момент, когда помимо боли физической, появляется иная боль, боль душевная.

  Вацлав достаточно плохо помнил, как они отмечали его последний день рождения. Да, и все остальные тоже. В его памяти надолго засел лишь один день, именуемый первым августа, день его двадцати четырехлетия, ровно шестьдесят лет назад. Тоже своего рода нонсенс – из человеческой памяти легко стираются события, произошедшие пять, десять лет назад, а иной раз не можешь вспомнить, то, что произошло буквально на предыдущей неделе. И ничего с этим не поделаешь, такова природа.

*   *   *

  Обычно в двадцать три года, человек с нетерпением ждет своего дня рождения и всего, что с ним связано. Причин на это много. Подарки, встречи с друзьями, будоражащее сознание ощущение взросления и многое другое. Одним словом, ожидание безусловного праздника. Как ни крути, а в этом возрасте многие, по сути еще остаются детьми, и это не преступление.

  28 июля 1944 года Вацлав первый раз за свою непродолжительную жизнь не ждал этого дня. Он прекрасно понимал, что 1-е августа вряд ли будет чем-то отличаться от 2-го, или например 10-го. Все изменения в пространстве окружающем его, могли быть связаны с чем угодно, только не с его днем рождения, да это, собственно и не удивительно, вокруг война. Если посмотреть на все происходящее с «высоты» сегодняшних дней, то в тот теплый июльский день война, преодолев свой экватор, находилась в стадии завершения, тогда конечно это понимали далеко не все. 28 июля 1944 года, молодой рядовой Вацлав Ожешко, пребывающий в составе одного из многочисленных полков 1-й польской армии, сформированной за кратчайшие сроки с целью усиления контрнаступления советский войск на западном фронте, вступил в бой с войсками третьего рейха, уверено закрепившимися на левом  берегу реки Висла, от Сандомира до устья реки Вислока. Командование немецких войск, после сокрушительных поражений, полученных на территории Украины, вследствие которых были безвозвратно потеряны Львов и Станислав, в срочном порядке начало принимать кардинальные меры для того, чтобы стабилизировать ситуацию на Западном фронте. Основные силы были стянуты как раз в район реки Висла, которая к тому времени стала своеобразным рубежом, четко разделяющим две воинствующие стороны. Ресурс фашистской армии был хоть и велик, но исчерпаем. После неудач в Крыму и на севере Африки, в Польшу были переброшены несколько танковых и пехотных дивизий. Так же подмога спешила из сердца Германии и оккупированной Венгрии.

  Стояла теплая июльская погода, когда войска 1-й польской армии приблизились к реке в районе поселка Тарнобжег. К тому времени некоторые части 1-го Украинского фронта советской армии находились уже на берегу, и вели ожесточенные бои с немецкой войсками, плотно засевшими на западном «побережье». По мере продвижения к реке, Вацлав все четче и четче понимал, что в подобных сражениях, ему участвовать еще не приходилось. Откровенно говоря, он вообще не мог похвастаться богатым опытом военных операций. Несмотря на свой возраст, он был мобилизован только в самый разгар войны. Сначала по прихоти судьбы ему удалось на захваченной фашистами земле выжить в одной из небольших деревень, причем вместе с матерью и младшей сестрой, а затем, после того, как продвижение немцев на восток было остановлено и Польша частично перешла во власть освободителей, он сначала вступил в один из партизанских отрядов, который занимался подрывом дорог, мостов и прочих вещей, а уж потом, по собственной воле, подлежал призыву вновь образованную «Армию Польши». Сейчас, метр за метром приближаясь к берегу Вислы, Вацлав не то, чтобы жалел, что добровольно вызвался вступить в ряды освободительной армии, нет. В его голове, то усиливаясь, то затихая, блуждала мысль. Мысль с каждой секундой порождавшая большие сомнения в его сознании. На фоне страха, страха перед неизведанным, на фоне грохочущих вокруг орудий, он чувствовал, как безудержный патриотизм и долг перед родиной,  постепенно сходят на нет, и не зависимо от его воли, уступают место неуверенности, рождая в голове большое количество вопросов, ответов на которые нет.

  Заняв рубежи на восточном берегу, его полк, больше суток вел бой с фашистской артиллерией, перед которой стояла четкая задача Вермахта – не пустить советские войска на западный берег. Каждый из участников этой операции, причем по обе стороны баррикад понимал, что захват или потеря этого рубежа могут сыграть существенную, если не решающую роль в исходе войны в целом. Вацлав смутно представлял себе каким образом командование советской армией собирается форсировать реку, а тем более, как можно перебросить через трехсот метровую водяную гладь глубиной около трех, а местами и больше метров, огромное количество военной техники и пехоты, под шквалитстым огнем немецкой артиллерии. Только спустя несколько лет, он, вспоминая те дни, наконец понял, что такое «советский солдат», что для него означает слово «приказ» и их сочетание «преданность родине». До их полка доносились слухи, что советская армия уже предприняла ряд попыток форсировать реку, и некоторые из них даже увенчались успехом. Они видели, как солдаты валили лес, чтобы затем сооружать из него переправы, плоты и мосты для техники. Ближе к 31-му июля, накануне его дня рождения, ситуация накалилась до предела. Разумеется, каждый солдат понимал, что с каждым днем немецкая группировка в районе реки, а точнее на протяжении всего западного берега, становиться все более и более ощутимой. Залпы артиллерии практически не прекращались, появилась авиации, постоянно курсирующая над позициями, занимаемыми советской армией       .

  Ближе к вечеру 31-го июля полк Вацлава получил приказ выдвигаться к реке и сразу же приступать к переправе на другой берег. «Этот командир, вероятно хороший психолог» — промелькнуло в голове у Вацлава, — «Сообщить о наступлении чуть ли не за пять минут до его начала. Что ж, сильно». Никто толком не успел испугаться, и рота двинулась по направлению к понтонам. Вместе с Вацлавом в роте служил его друг, Милош Вуйцек, с которым они бок о бок прошли практически весь период изгнания в оккупированной Польше, а затем и партизанскую войну. Теперь они снова были вместе. Милош был младше Вацлава на два года, хотя внешне все выглядело наоборот. Высокого роста, с впалой грудью, длинным вытянутым лицом, побритый наголо, он выглядел старше своих лет, но при этом как-то нелепо. Винтовка в его руках казалась игрушечной, а с подбором формы всегда возникали трудности. Брюки приходилось удлинять, сапоги долго разнашивать, а шинель на его длинном теле выглядела словно детское пальто. Вацлав был на две головы ниже своего друга, брить голову он не хотел, одним словом, полная противоположность своего товарища. Так, наверное, и должно быть. Не даром говорят, что плюс и минус непременно должны притягиваться.

  Не доходя до реки около двухсот метров, командующий приказал принять оборону, проверить оружие и ждать дальнейших указаний. Укрывшись в небольшой лесополосе, рота начала подготовку к переправе. Кто-то курил, кто-то и правда занялся проверкой оружия, некоторые не гнушались подкрепиться остатками пайка. Сквозь небольшие заросли кустарника, выполнявшие роль последнего рубежа между их расположением и берегом реки, Вацлав видел, как вдалеке под шквалистым огнем немецкой артиллерии, инженерные войска советской армии возводят мосты через Вислу. Где-то переправы были практически готовы, в некоторых местах только предпринимались попытки установки деревянных свай. Чуть ближе к восточному берегу виднелись два больших понтона, переправлявшие на себе непонятное количество танков. То слева, то справа от понтона разрывались мощные взрывы, темной водой покрывая технику и солдат, героически пересекавших реку. Небольшие лодки в пять-шесть солдат, в большом количестве периодически отчаливали от их берега, стремительно продвигаясь на сторону противника. Несколько правее их расположения были слышны залпы советской артиллерии, всячески пытающейся поддержать переправу и строительство мостов. Вацлав знал, что с обоих флангов уже давно подошли несколько танковых дивизий, как для поддержки форсирования, так и для того, чтобы самим переправиться на западный берег. Приглядевшись, можно было увидеть, что многим удалось достичь противоположной стороны и уже там, вплотную вступить в бой.

  Вацлав лежал на небольшом пригорке, прикрытый толстым стволом дерева. С этой позиции много, происходящее на реке и в ее близи было, как на ладони, несмотря на то, что заметно вечерело. Нельзя сказать, что ему было очень страшно. В душе засело странное чувство. Тревога и страх не раскрывались до конца по той простой причине, что ему до последнего верилось, что пока дойдет очередь до их полка, русские непременно переправятся на тот берег и встреча с противником лицом к лицу их минует. Периодически поглядывая на Милоша, он никак не мог понять, что в этот момент переживает он. Лежа в такой же точно позе, как и Вацлав, только с папиросой в зубах, Милош практически не сводил взгляда с поля брани. Лицо его было спокойным, серым, покрытым слоем многодневной щетины, что было совсем не характерно для него. Наверняка ему было тоже не по себе, но в отличие от Вацлава он мог это тщательно скрывать. Вацлав ждал, когда его друг обратит на него внимание, подмигнет или что-то в этом роде. Одним словом, он ждал простой человеческой поддержки. Но, Милош смотрел строго вперед, ни один мускул на его лице не дрожал. Вацлав понимал, что самообладания и выдержки, его другу не занимать, а от этого на душе становилось как-то не по себе. Немецкая авиации все с большей и большей силой наносила удары по восточному берегу, а так же по всем тем плавучим средствам, которые осознанно испытывая судьбу, медленно двигались к противоположному берегу. Взрывы раздавались, как на береговой линии, так и за спинами сидевшего в засаде польского полка. Советская артиллерия и такни, так же не умолкали не на секунду, постепенно превращая западный берег в руины, не взирая на то, что на него предстояло высадиться технике и пехоте.

  Темнело. Тяжелое красное солнце медленно вползало за неровную линию напуганных деревьев, тех, которые еще сохраняли горизонтальное положение под шквалистым огнем артобстрела. Теплый июльский вечер, подогреваемый нескончаемыми взрывами снарядов, медленно переходил в сумерки. Спустя пол часа, несмотря на еще теплящуюся внутри Вацлава надежду на тот исход сражения, который он нарисовал у себя в голове, поступила команда выдвигаться к реке. Он не сразу вскочил на ноги, как сделали многие окружающие его солдаты. Помотав головой по сторонам, и поняв, что все окружающее действительно не сон, он медленно привстал на колени, перезарядил винтовку, и вслед за решительным Милошом, двинулся вниз по небольшому травянистому пригорку, ведущему к воде. Через пару десятков метров рота ускорилась, постепенно перейдя на бег. Стремительно продвигаясь к понтонам, Вацлав боковым зрением видел, как на протяжении практически всего берега из леса выбегали группы людей, направляющиеся к реке. Грохот взрывающихся снарядов оглушал. Темное, с оттенком огненного зарева небо, буквально кишело огромным количеством немецких истребителей, сбрасывающих на реку и берег несчитанное количество снарядов.

  Вдруг метрах в десяти от Вацлава, ближе к реке, сначала оглушив все вокруг резким свистом, разорвался мощный снаряд, раскидав в стороны груды земли вперемешку с фрагментами солдат, по «счастливой» случайности оказавшимися ближе к воде. Машинально Вацлав и несколько солдат, бежавших вокруг него упали на землю, прикрыв головы руками. «Наверное, я правильно сделал, что не побежал сразу» — гнусная мысль скользнула в его голове. Сверху на каску и прикрывающие ее руки, посыпалась сухая земля, долетевшая с места разрыва снаряда. Не поднимая головы и не отрывая рук, Вацлав слышал, как совсем рядом взорвалось еще несколько бомб. Теперь уже мокрый песок, поднятый с двухметровой глубины, вместе с камнями посыпался на его голову, больно ударяя по рукам и попадя за шиворот. В ушах загудело, новые разрывы снарядов казались чуть глуше предыдущих. Несмотря на то, что Вацлав лежал лицом к земле, песок беспрепятственно попадал в уши, нос, рот. Сквозь глухую звуковую пелену, раздавались автоматные очереди, стрекотания минометов, очередные взрывы снарядов. Вацлаву, лежащему на горящем берегу реки Вислы потным и грязным лицом упершись в раскаленный песок все эти звуки вдруг показались каким-то нереальными, вымышленными, далекими. Ему почудилось, что он лежит не на берегу одной из рек, по воли судьбы ставшей одним из важнейших рубежей в решении вопроса планетарного масштаба, а где-то далеко от нее, совершенно в другом месте, где-то много лет назад, в раннем детстве, теплым июльским днем накануне своего дня рождения. Он подумал, что стоило сейчас приподнять голову и перед глазами появиться совершенно иная картина, нежели, чем та, которая была перед его взором несколько секунд назад.

  Слегка расслабив руки, он медленно приподнял голову вверх, сплюнул каменистый песок, попавший в рот, и приоткрыл засыпанные землей глаза. Вацлав по-прежнему практически ничего не слышал, только громкий гул в ушах, сопровождавшийся резкими всплесками и острой болью отдающийся в голове. Все вокруг было в пыли, в дыму. Где-то совсем рядом горели деревянные заготовки, видимо, предназначенные для возведения мостов и переправ. Глаза резало от дыма и гари. Рядом в нескольких метрах от него лежали изуродованные тела солдат в белесой от сухого песка форме. Он несколько раз посмотрел по сторонам в поисках друга, но Милоша нигде не было. Вдруг сзади, полусидя, к нему подполз один из поручиков их полка и что-то громко прокричал. Вацлав не мог расслышать ни слова. Он видел лишь как тот с трудом раскрывая спекшийся от пыли и крови рот, машет Вацлаву рукой, призывая подняться на ноги. Он понял, что несмотря на все его мысленные мольбы о несбыточности происходящего, реальность осталась реальностью. Буквально выкопав свою винтовку из небольшой кучки мокрого песка, образовавшейся рядом с ним, он присел на корточки, и по-прежнему ощущая лишь гул в ушах, поплелся за поручиком. Сквозь рассеивающейся дым, он увидел Милоша в составе группы из нескольких солдат. Он, как и все остальные был покрыт слоем белого песка и пыли. Увидев Вацлава, Милош сразу же подбежал к нему. Он что-то громко кричал Вацлаву на ухо, параллельно поддергивая его за руку. Шум в ушах постепенно начал затихать, перерождаясь просто в глухоту, так что он по-прежнему не мог расслышать ни слова. Вдруг, как из ни откуда, над их головами снова раздался резкий свист, и в том месте, где еще совсем недавно располагался их полк в ожидании дальнейших указаний, раздался мощный взрыв. Стволы высоких деревьев, в мгновение ока превратившись в труху и щепки, полетели в воздух, оставляя под собой огромную воронку. Стало ясно, что увидев, польские войска, перешедшие в наступление при поддержке советской артиллерии, немцы усилили обстрел берега. Мощные взрывы раздавались один за одним. Некоторые снаряды разрывались еще в воде, не долетая до берега, какие-то перелетая через основное расположение войск, разрывались среди густо посаженных деревьев. Находились и те, которые попадали точно в цель. Перед глазами Вацлава два небольших понтона, после того, как на них погрузилось с десяток-другой человек, разлетелись в щепки, раскидав остатки человеческих тел по берегу, соседним лодкам, по воде. Не успели солдаты, с трудом удерживающие равновесие на соседнем понтоне, отплывшего чуть дальше от берега, снова найтись в пространстве, как очередной снаряд превратил их судно в груду мокрой древесины.

  Вацлав стоял, как вкопанный, Милош продолжал что-то громко кричать ему на ухо, все сильнее и сильнее дергая за руку. Ноги не двигались. За несколько секунд, на его глазах половина роты превратилась в пыль, в огромное количество оторванных конечностей, хаотично разбросанных по белому, но в тоже время обгорелому песку. Неожиданно очередная попытка Милоша вернуть Вацлава «на землю» увенчалась успехом. Спотыкнувшись об обгорелые сваи, Вацлав почувствовал, что слух начал постепенно возвращаться.

— Вацлав! Вацлав! – голос Милоша пока еще казался каким-то далеким, — Вперед, стоять нельзя.

  Он крепко вцепился в винтовку, и тяжело переставляя ноги, поддался на призыв друга. Проковыляв несколько метров, они вместе с Милошом вошли в воду. В сумерках, озаряемая взрывами и залпами орудий, вода казалась странного, желтого цвета. Задевая ногами разные предметы, в огромном количестве плавающие вдоль берега, они, вместе с остальными уцелевшими солдатами, пробирались к небольшому понтону, больше напоминающему плот, чтобы попытаться перебраться на противоположный берег. Через намокшие брюки Вацлав четко различал предметы, которые дрейфуя в воде, периодически ударялись о его ноги. Те, что были тяжелее, с острыми углами, скорее всего являлись остатками понтонов или лодок, когда же нога упиралась во что-то более мягкое, он преодолевая возрастающее чувство страха, представлял в своем сознании, что это может быть. Широкая деревянная платформа, с узкими металлическими вставками поперек наспех сбитых между собой досок, то плавно погружалась под воду, то лениво поднималась на поверхность. На понтоне уже сидело около десяти человек, может чуть больше. В спустившихся на Вислу сумерках, определить точное количество было сложно. Насквозь мокрые, с надвинутыми на лбы касками, они выглядели словно напуганные животные во время всемирного потопа. Милош ловко вскочил на понтон, заставив его левый край сильно погрузиться в воду. Вацлав смотрел на все происходящее сквозь ночной мрак и не мог себе представить, как эта самодельная неуклюжая посудина, под шквалистым огнем артиллерии может переправиться на противоположный берег. Ему казалось, что даже если каким-то чудом ни один снаряд не угодит в понтон, то он непременно должен перевернуться, и непременно где-нибудь в самой середине реки. Других вариантов быть не могло.

  Милош развернулся лицом к Вацлаву и протянул ему руку. В этот момент плот начал медленное движение. Один из солдат, каким-то образом держа равновесие, стоял в полный рост и огромным веслом пытался сдвинуть судно с места. В передней левой части понтона, еще один из рядовых, только сидя, причем опустив ноги в воду, чуть меньшим подобием весла, всячески старался помочь своему сослуживцу.

  — Держись за меня! – протягивая руку, крикнул Милош.

  Небольшая контузия медленно проходила. Голос друга теперь казался более менее внятным, несмотря на непрекращающиеся раскаты взрывов. Вацлав небрежно бросил винтовку на понтон, и ухватившись одной рукой за Милоша, цепляясь другой за металлические крепления, попытался взобраться на плот. Под весом Вацлава угол понтона снова погрузился в воду. Милош резко потянул друга на себя. Колено, которое Вацлав успел закинуть на понтон, после того, как он начал накреняться, вдруг соскочило, и он всем телом рухнул в воду. Правая рука по-прежнему держалась за железную скобу, а левая выскочила из ладони Млоша. Тем временем два гребца все с новой и новой силой заставляли плот двигаться. Перекачиваясь с бока на бок, то левым, то правым бортом уходя под воду понтон медленно, но верно набирал ход.

  Вдруг две доски, закрепленные между собой скобой, за которую держался Вацлав, видимо от сильно крена и давления чуть приподнялись вверх, плотно зажав его руку. От резкой боли у Вацлава потемнело в глазах, а через секунду, дикий вопль вырвался у него изнутри, содрогнув все вокруг. Ему показалось, что сквозь окружающий его грохот орудий, несмотря на контузию, он услышал, как хрустнули его кости. В судороге ударяя левой рукой по воде, при этом периодически попадя по непонятным предметам, плавающим вокруг, он тщетно пытался ногами нащупать дно. Практически провисев несколько секунд на онемевшей от боли руке и нахлебавшись речной воды, он наконец почувствовал дно, которое почему-то не стояло на месте, а постоянно двигалось, не давая Вацлаву перевести дух. Понтон набирал скорость.

— Что!? – кричал в этот момент Милош, видимо, в темноте и суматохе не сразу  сообразивший, что случилось.

— Рука! Рука! – вопил Вацлав.

  Перебирая ногами по неровному дну, Вацлав почувствовал, что глубина становиться все больше и больше. Милош резко обернулся в сторону тех, кто приводил судно в движение, будто надеясь на то, что те как-то могут повлиять на происходящее. Метрах в десяти от плота снова раздался мощный взрыв. Волна через мгновение достигшая Вацлава резко подкинула его вверх, чтобы затем снова погрузить в воду, параллельно накрывая мощными брызгами, прилетевшими с места попадания снаряда. Вацлав с головой ушел под воду. Рука в конец онемела. Снова судорожно болтая ногами в поисках дна, он пытался другой рукой цепляться за край понтона, постоянно чувствуя, как Милош старается ухватить его за шиворот. Спустя какое-то количество времени поисков равновесия, Вацлав наконец понял — дно кончилось. Фактически повиснув на онемевшей руке, в огромном количестве глотая темную речную воду, он тщетно пытался что-то кричать.

— Мил… Помо… Помоги!

  Милош, сам с большим трудом удерживающийся на краю понтона, безуспешно дергал Вацлава за воротник. С каждой попыткой он лишь все сильнее и сильнее натягивал насквозь вымокший китель Вацлаву на голову, на которой плотно сидела каска, не желавшая спадать из-за туго закрепленного тренчика. Не способный на рождение никаких мыслей разум, вдруг сверкнул в голове Вацлава: «Умереть в день своего дня рождения!». Страх и ужас еще сильнее обуял его. Страх смерти, ужас смерти, абсолютно темные, без каких-либо надежд на просвет. Прогремело еще несколько взрывов. Немецкая авиация снова предприняла попытку остановить форсирование. Сквозь плеск воды и грохот разрывающихся в воде снарядов, шум пролетающих самолетов слышался достаточно отчетливо. От постоянных разрывов бомб, понтон качало то в одну, то в другую сторону. Постепенно звуки, окружающие Вацлава снова начали становиться тише, отдаленнее, как после контузии. Сознание медленно, но верно, начало покидать его. Ноги казались ватными и неуправляемыми. А понтон по-прежнему тянул его ослабевшее тело за собой. «Оказывается, это не так и страшно» — мелькнула еще одна искорка. Вдруг тело Вацлава, чудесным образом приобретя невесомость, плавно освободилось от оков понтона, но все-таки подчиняясь законам гравитации, медленно пошло ко дну. После очередного взрыва, плот взял сильный крен на правый борт, две разбухшие доски, крепко державшие Вацлава, вернулись на свое место, автоматически высвободив его конечность. Широко расставив руки в разные стороны, он полностью отдал себя во власть случая, а может быть и судьбы.

  Неожиданно кто-то со спины резко схватил его за ремень и потянул вверх. Вода вокруг забурлила, прорезался слух, черная пелена перед глазами окрасилась всплесками искр, а после тупого удара животом о что-то жесткое, Вацлав почувствовал, как его затащили на твердую поверхность.

— Вацлав! Вацлав! – читалось по губам Милоша, когда он чуть приоткрыв глаза, увидел перед собой друга, а несколько ощутимых ударов по лицу вернули ему способность слышать.

— Вацлав, ты меня слышишь? – буквально орал Милош.

  Лицо его было такое же черное, взгляд мрачный.

— Скажи что-нибудь!

  Во рту у Вацлава был какой-то непонятный привкус гари, правой руки как будто не было вовсе, а все тело пронизывало чувство безграничной усталости. Милош схватил лицо Вацлава рукой, и несколько раз тряхнул в разны стороны. Чтобы освободить себя от очередных попыток друга вернуть его к жизни, Вацлав медленно поднял левую руку, демонстрируя, что с ним все в порядке. На лице Милоша мелькнуло подобие улыбки. Сквозь чуть приоткрытые глаза, он видел, как Милош, в окружении еще двух солдат, склонились над его рукой, что–то бурно выкрикивая друг другу.

  Тем временем понтон, набрав приличный ход, постепенно догонял еще несколько лодок. На каких-то было по три-четыре человека, на некоторых больше, а чуть слева впереди плыл практически такой же, на котором сейчас лежал Вацлав. Прошло еще немного времени, прежде чем Милош крепко взяв друга за грудки, дернул его на себя, придав сидячее ему положение. Вацлава прислонили спиной к одному из бойцов. Получив возможность увидеть хоть что-то, что происходило вокруг, ему стало ясно, что немецкая армия чуть ли не с каждой минутой усиливает артобстрел. Вглядываясь вдаль, он видел, как практически по всей ширине реки движется огромное количество лодок. Повернув голову в сторону, взору Вацлава открылся широкий мост, который он не увидел сразу. Озаряемые вспышками взрывов и отблесками артиллерийских канонад, по мосту на большой скорости, не думая о том, что тот может не выдержать, двигались танки и прочая военная техника. То слева, то справа от моста с интервалом в несколько секунд раздавались мощные взрывы. Судя по всему, наводчик никак не мог рассчитать верную траекторию, тем самым позволяя советской бронетехнике уверенно преодолевать переправу. Из башенных орудий таков, двигающихся по мосту периодически так же раздавались выстрелы. Вацлав снова посмотрел вдоль реки. Взрывы, раздающиеся между лодок, стремящихся во чтобы то ни стало достигнуть противоположного берега, чем-то напоминали начинающийся дождь. Именно таким было количество всплесков по всей площади реки, а вспышки орудий с легкостью могли сойти за разряды молний. Что же касается грома, так с этим проблем не было вовсе.

  Он сидел словно парализованный, не понимая, что происходит. Милош снова нагнулся к нему и крикнул прямо в ухо:

— Ты в норме?

  Вацлав четко расслышав вопрос друга, только кивнул головой.

— Скорее всего, перелом! – снова прямо на ухо крикнул он.

  Тут Вацлав абсолютно позабывший, что с ним произошло тремя минутами ранее, посмотрел на руку. Обмотанная кровавыми кусками чьей-то гимнастерки, она была плотно примотана к узкой деревянной планке. Машинально Вацлав попытался подвигать пальцами, но у него ничего не вышло, так как и прежде, руку он абсолютно не чувствовал. Вдруг резкий удар в грудь заставил его снова вернуться к происходящему вокруг. Милош, по-прежнему сидя на корточках, протянул ему руку, в которой была винтовка.

— На, держи! – уверенным голосом прокричал тот.

  Вацлав медленно поднял здоровую руку и взял винтовку. Те из солдат, кто находились в передней части понтона, постоянно перезарежая оружие, вели хаотичную стрельбу в сторону западного берега. После того, как Милош вручил Вацлаву его ружье, он тоже развернулся вперед и присоединился к остальным. Вацлав еще раз взглянул на раненную руку, а затем снова на ту, в которой была винтовка, и абсолютно не понимая, что ему делать, замер в недоумении.

  В этот момент в воздухе, все с той же целью, поддержать переправу войск на западный берег, появилась советская авиация. Хоть изначальная цель и была именно такой, в итоге все вылилось в ожесточенный воздушный бой, так как фашистские «Люфтваффе» препятствовали форсированию не только с берега, но и с воздуха. Немецкие самолеты, выстраиваясь в своеобразную вереницу, один за одним пролетали над рекой, стараясь максимально снизиться, чтобы была возможность использовать не только бомбардировку, но и пулеметы. Легкие, маневренные, настоящие «рабочие лошадки» немецкой авиации истребители-бомбардировщики Fw-190, достаточно просто справлялись с это задачей. Могло показаться, что все силы воздушного флота «Рейха», в этот момент стянуты именно сюда. Разумеется, в той суматохе, больше напоминающей конец света, Вацлав не мог определить какие из самолетов, круживших над их головами, были немецкие, а какие призваны для их защиты. Ему казалось, все, что сейчас находится в небе, преследует лишь одну цель – уничтожить все, что так или иначе движется по реке.

  Зажимая винтовку между колен, он одной рукой максимально быстро перезарежал ее, чтобы затем сделать один, абсолютно бесполезный выстрел в сторону противника. Ему казалось, что он должен делать хоть что-то, пусть это что-то и не приносит никакой пользы. Это было похоже не панику. А самое страшное для Вацлава в этот момент было то, что он абсолютно был уверен в том, что это чувство было присуще лишь ему одному из всех, кто сейчас находился на понтоне. Пострадавшая рука постепенно начала приходить в себя, тяжелой режущей болью напоминая о том, что, скорее всего, еще поборется за свое существование. А на водную гладь, будто град, по-прежнему сыпались авиационные снаряды. Было уже не разобрать, чьи именно снаряды падали на головы всех тех, кто в отчаянье пытается преодолеть водную преграду. Несколько немецких истребителей, на время выключившись из воздушного боя, снова зашли на очередной круг, для максимального сближения с рекой. В очередной раз коряво перезарежая винтовку, Вацлав увидел, как несколько маленьких фигурок самолетов, на фоне мерцающего неба, постепенно увеличиваясь, быстро приближались к реке. Снизившись практически до десятка метров, Fw 190 вереницей полетели строго вдоль реки, нещадно расстреливая запасы пулеметных лент. Когда расстояние до их понтона приблизилось к нулю, он бросил винтовку на плот, плотно прижав голову к груди здоровой рукой. Сквозь рев пролетающих над ними самолетов, Вацлав слышал непрекращающуюся автоматную очередь. Не видя ничего происходящего вокруг, он улавливал лишь, как вокруг него раздавались резкие крики, окружающих его солдат. Через несколько секунд после того, как фашистские истребители миновали их квадрат, Вацлав медленно поднял голову. Того солдата, который выполнял роль рулевого на правом борту не было на своем месте. Несколько человек, в крайне не естественных позах лежали навзничь. С левого края людей тоже поубавилось. Видимо после воздушной атаки, многие просто попадали в воду. Милош, который вопреки всему по-прежнему находился на своем месте, аккуратно перевернул на бок одного из убитых солдат, чтобы вытащить из под него ППШ. Автомат долго не поддавался, плотно зацепившись лямкой за плечо убитого. После того, как ему все-таки удалось завладеть оружием, он резко протянул его Вацлаву.

— На! – крикнул Милош, — Так тебе будет удобнее.

  Абсолютно растерянный Вацлав протянул руку и взял автомат.

  Собрав еще несколько орудий, ставших теперь «безхозными», Милош ловко закинул их за спину и аккуратно пополз в носовую часть понтона. Живых на плоту оставалось около семи человек, может восемь. В темноте Вацлаву нелегко было разобрать. Милош подполз к краю понтона, и взяв в руки длинный шест, оставшийся от предыдущего рулевого, встал в полный рост. Спустя несколько секунд плот снова начал набирать скорость. Перевалившись на бок, Вацлав подтянул к себе автомат, и в качестве упора использовав бедро, лежащего рядом убитого солдата, открыл огонь. Глядя на невозмутимое, героическое лицо своего друга, теперь Вацлав старался вести максимально прицельный огонь. Прищурив один глаз, он пытался выследить откуда с противоположного берега раздаются всплески минометных огней, и именно туда, особо не веря в удачу, направлял автоматную очередь. Слева и справа снова загремели разрывы снарядов. Машинально посмотрев по сторонам, Вацлав увидел, что некоторых лодок, которые еще совсем недавно плыли рядом, больше нет. Разумеется, какие-то наверняка оторвались вперед, некоторые чуть сместило в сторону течением, но о некоторых напоминали лишь деревянные щепки, черными линиями расчертившие желтую воду. Теперь страх с полной силой раскрылся в его сердце, а чувство абсолютного собственного бессмыслия постепенно накрывало его с головой. Окружающая его картина, не сулила никаких надежд. Постепенно теряя концентрацию, Вацлав выдерживая небольшие паузы, машинально нажимал на курок автомата. В очередной раз прицелившись по размытым позициям противника, Вацлав приготовился снова нажать на спусковой крючок, как вдруг резкий толчок, заставил понтон мгновенно прекратить свое движение. Вацлав пошатнулся, и соскользнувший палец сам нажал на курок. Через секунду, стоящий впереди Милош, рухнул, как подкошенный.

  Все тело Вацлава будто пронзило разрядом тока. Несколько секунд он не мог понять, что произошло. Когда же очередной мощный взрыв, разорвавшись в считанных метрах от остановившегося понтона, окатил его леденящей волной, он упал на грудь, и преодолевая тела лежавших товарищей, помогая себе одной рукой пополз в сторону Милоша. С трудом добравшись до края понтона, он увидел, что Милош, истекающий кровью, но еще живой, животом упершись в край плота, ногами полностью ушел под воду. Из последних сил цепляясь за металлические скобы, он все равно медленно «стекал» с качающегося от непрекращающихся взрывов понтона.

— Держи! – прохрипел Вацлав, протягивая руку своему другу.

  Милош в ответ поднял на Вацлава тяжелый взгляд, приподнял одну руку, чтобы ухватиться за него, но потеряв равновесие, вконец обессилевший из-за большой потери крови,  все телом сполз в воду.

— Милош! – раздался скрипучий крик Вацлава, — Милош!

  Но, голова Милоша исчезла в мутно-желтой воде, покрытой искристыми переливами, разрывающихся вокруг снарядов.

— Милош, Милош! – голосил Вацлав, медленно пробираясь к краю понтона.

  Вдруг один из уцелевших солдат, отбросил винтовку в сторону, и распластавшись на животе между бездыханных тел, сунул руки в воду, параллельно обращаясь к Вацлаву.

— Прикрывай!

  Вацлав снова подтянул к себе автомат, и небрежно прицелившись выпустил несколько очередей в сторону противоположного берега. Нажимая на курок, он абсолютно не мог понять, как он, практически однорукий (есть у человека одна черта – слишком с большим трепетом относиться к свой персоне), может прикрыть своего сослуживца под шквалистым огням немецкой артиллерии и авиации. Ему казалось, что выстрелы в его сторону раздаются не только с неба и вражеского берега, но и сзади, с левого и правого флангов. Ему хотелось бросить автомат в воду, упасть на живот, и уткнувшись головой не важно куда, что-то кричать,  и непременно смеяться, смеяться страшным, непрекращающимся истерическим смехом.

  Тем временем солдат, кинувшийся на спасение Милоша, с головой окунулся в воду, успев снова крикнуть Вацлаву:

— Держи меня!

  Вацлав опять отбросил автомат, и здоровой рукой крепко вцепился в мокрую штанину товарища. Он понимал, что в случае чего, вряд ли сможет удержать сослуживца на понтоне. Было ощущение, что он и сам еле-еле держится на плоту, постоянно накреняющемуся из стороны в сторону, от периодически раздающихся взрывов. Через несколько секунд из воды показалась голова солдата, а затем и его руки, крепко вцепившиеся в обмякшее тело Милоша. Захлебываясь в потоках воды, солдат сделал глубокий вдох, и в очередной раз бросил в сторону Вацлава:

— Тащи!

«Как?» — мелькнула мысль в голове Вацлава, — «Как?» «Я сам еле-еле держусь на этой посудине, одной руки вовсе нет. Как?»

— Ты что, оглох что ли? – захлебываясь вопил солдат.

  Вацлав понимал, что даже если он приложит все усилия, он вряд ли чем-то поможет. По той простой причине, что сил у него не было совсем. Может если бы он мог управлять второй рукой, ему бы удалось зацепиться за что-нибудь, во что-то или в кого-то упереться. Одним словом, он бы реально смог помочь. Сейчас же каждая его попытка подтянуть солдата, вцепившегося в потяжелевшее тело Милоша, лишь  его самого приближала к краю понтона.

— Ну, тяни! – не унимался солдат, — Тяни же!

  Вацлав всем своим видом показывал, что старается изо всех сил. Но, солдат этого не видел. Его взор был обращен то к противоположному берегу, то к Милошу. Он постоянно перехватывал руки, чтобы удержать его голову над водой.  Так как понтон раскачивало из стороны в сторону, ему с огромным трудом удавалось это сделать. Вдруг сзади Вацлав услышал чей-то голос.

— В сторону.

  На помощь солдату, все с большим и большим трудом удерживающим Милоша, пробирался еще один из уцелевших на плоту. Все его лицо было залито кровью, тонкими струйками сочившейся из под плотно натянутой каски. Уверено опираясь на тела своих друзей, он на корточках подполз к солдату и резким движением помог ему вытащить Милоша на край понтона. Неожиданно резкий свист приближающегося снаряда, отозвался мощным взрывом буквально в нескольких метрах от понтона. Огромная волна, вызванная разрывом снаряда, круто подняла левый край понтона, параллельно накрывая всех, кто на нем находился нескончаемым потоком темной воды. Оглушенный разрывом снаряда, Вацлав кубарем покатился по понтону на несколько секунд превратившимся в горку. Вместе с ним, принимая нелепые позы, поползли все те, чья душа уже несколько минут парила где-то высоко между немецких Люфтваффе. Скатившись в самый низ, Вацлав резко ударился во что-то твердое, и сделав еще несколько оборотов, остановился лежа на спине. Пошарив одной рукой по твердой основе, на которой он в итоге оказался, Вацлав понял, что это «что-то» действительно очень твердое и поросшее толи травой, толи мхом. Так как все вокруг было мокрое, определить было сложно. И тут его осенило, почему понтон вдруг так резко остановился. Он просто уперся в небольшой островок, расположенный в самой середине реки. Видимо рулевой не сразу его заметил, среди большого количество различных обломков, взрывов и всего остального, а может заметив, не смог уйти от столкновения.

  Вацлав сначала приподнял голову, а затем, перевернувшись на живот, посмотрел в сторону понтона. После недолго продолжавшегося крена, тот снова вернулся в горизонтальное положение. Только теперь на нем было гораздо меньше людей, как живых, так и нет. Точнее сказать, на нем осталось лежать два или три солдата, убитые еще при первом обстреле. Ни Милоша, ни двух солдат пытавшихся его спасти Вацлав не увидел. В метре от него лежало несколько тел, которые, как и он по «счастливой» случайности смогли после взрыва скатиться не в темные воды Вислы, а на островок. Прижав к себе покрепче больную руку, боль в которой достигла внушительных масштабов, Вацлав подполз к краю островка. В мутной воде рядом с берегом плавали тела солдат. Кто-то лицом вниз, некоторые ногами ушли под воду, оставив на поверхности лишь изнеможденные лица с открытыми глазами. Вдруг среди безжизненных тел, на фоне все еще бурлившей после взрыва воды, Вацлав увидел того самого солдата, который последним пришел на помощь Млошу. С большим трудом гребя одной рукой, второй он пытался вытащить из воды кого-то еще. Вацлав сразу подумал про Милоша. Через мгновение солдат увидел подползающего к воде Вацлава.

— Помоги! – вдруг вырвалось из солдата, — Помо… — вода заливалась ему в рот, мешая не то, что кричать… Он с трудом успевал делать небольшие вдохи.

  Вацлав стал озираться по сторонам в поисках какого-нибудь шеста или палки для того, чтобы протянуть ее солдату. Островок был пуст. Ни маленького деревца, ни кустарника – ничего. Лезть в воду Вацлав не хотел. Причин на это было много. В первую очередь ему было безумно страшно. Не страшно лезть в воду, а страшно было абсолютно все, все что происходило вокруг. Черная ночь, окрашенная в красные тона при помощи огня и крови, плавающие в огромном количестве тела убитых солдат, совсем еще недавно вместе с ним лежащие на берегу в лесополосе в ожидании «смертного» приказа, ну, а во-вторых, он опять же понимал, что толку от него будет мало. Вероятно, это было все лишь самовнушение, чтобы хоть как-то оправдать свою… Где-то в мозгу крутилось это слово, но он всячески отгонял его от себя, параллельно убеждая себя в том, что это всего лишь беспомощность, причем абсолютно обоснованная. Оглянувшись еще раз по сторонам, он увидел две винтовки. Одна была ремнем обмотана вокруг шеи лежащего рядом солдата, а вторая лишь прикладом виднелась из под его спины. Вацлав взялся за приклад и резко дернул его на себя. Винтовка не сразу, но поддалась. Бросив ружье ближе к воде, он схватился за ствол, а затем, приняв лежачее положение, протянул ее солдату. Тот судорожно размахивая одной рукой, уцепился за ремень, прикрепленный к прикладу, и периодически на несколько секунд погружаясь вводу, пытался что-то кричать.

— Та… – голова солдата, как и Милоша исчезла в мутной воде, — Тащи!!! – на секунду появившись на поверхности крикнул солдат.

  Вацлав уперся коленями в небольшой выступ, что-то вроде кочки, и потянул ружье на себя. Солдат резко приблизился к берегу, волоча за собой обездвиженное тело Милоша. Вацлав бросил винтовку и подался вперед, чтобы помочь солдату вытащить друга на берег. В этот момент снова застрекотали пулеметы немецких истребителей, которые скрываясь за грохотом разрывающихся снарядов, бесшумно зашли на следующий круг. Мокрые колени Вацлава, практически полностью утонувшие в разбухшей от воды почве, четко почувствовали, как крохотный островок задрожал от большого количества впивающегося в него свинца. Вацлав по инерции выпустил винтовку, и обхватив голову одной рукой, рухнул лицом в землю. Сквозь непрекращающийся грохот орудий он слышал, как над ними пролетели три, а может и больше немецких истребителя, осыпая их головы автоматными очередями. Пролежав в таком положении еще несколько секунд, Вацлав понял, что еще жив и медленно поднял голову. Солдата, который с таким геройским упорством спасал жизнь его другу, рядом с островком уже не было. Понтон отнесло на несколько метров от берега. Полуразбитый, он словно призрак дрейфовал на темных волнах реки.

  В этот момент Вацлав увидел очертания человеческой головы, чуть ниже берегового выступа, а затем руку, пытающуюся удержаться за этот выступ. Он быстро «кинулся» к краю островка. Это был Милош. Схватив его за руку, он резко потянул Милоша на себя, настолько сильно, насколько ему позволяла его здоровая рука. Практически полностью вытащив друга на берег, Вацлав сам рухнул в образовавшуюся рядом лужу. Затем перевернувшись на живот, он встал на корточки, и схватив Милоша еще раз, полностью вытащил его на островок.

  Тело его было обмякшим, гимнастерка залита кровью, глаза закрыты.

— Милош! – крикнул Вацлав, схватив его ладонью за скулы. – Милош!

  Сделав несколько пощечин, Вацлав повернул друга на бок, и продолжая кричать, стал трясти его из стороны в сторону. Милош не откликался.

— Милош!!! – все с большей силой тормошил друга Вацлав.

Неожиданно тело друга затряслось, затем он громко и глубоко закашлял, извергая из себя речную воду вперемешку с кровью.

— Милош! – на лице Вацлава непроизвольно  появилось косая улыбка.

  Не успев откашляться, Милош попытался принять сидячее положение. Прихватив друга за спину, Вацлав помог ему приподняться. Тот, еще не пришедший до конца в себя, стал судорожно вглядываться в мутную даль в поисках своего спасителя.

— Где он? – вдруг негромко спросил он.

— Кто? – будто не понимая о ком идет речь, спросил Вацлав.

— Где он?! – будто в агонии мотая головой, уже гораздо громче спросил Милош.

— Не знаю! Самолеты! Пролетали самолеты. Наверное…

  Милош резко оттолкнул Вацлава рукой и попытался встать, но у него ничего не вышло. Слегка пошатнувшись, он снова упал навзничь. Только теперь под светом от разрывов снарядов, Вацлав увидел почему вся гимнастерка Милоша была залита кровью. В левом боку, чуть ниже грудины зияла большая рана, периодически извергающая пульсирующие струйки крови. Милош упал на спину и учащенно задышал. Вацлав был растерян. Он опять не знал, что ему делать, его судорожно колотило.  Вокруг все гремело, рвалось. Взрывы один за одним постоянно раздавались вокруг небольшого островка, все уже и уже сжимая смертельное кольцо. Он немного приподнял голову друга, подложив под нее колено. Милош пытался что-то сказать, но у него изо рта постоянно выплескивалась пена, окрашенная в ярко розовый цвет. Вацлав здоровой рукой попытался прикрыть рану на животе товарища, чтобы хоть как-то остановить кровь, но она продолжала струиться из внушительного отверстия, оставленного самим Вацлавом. Милош начинал все чаще и чаще дышать, словно в агонии, периодически резко приподнимая голову. Его левая рука немного вытягивалась, словно в попытке на что-то указать.

— Что? – в панике кричал Вацлав, — Что?!

  Милош судорожно приоткрывая рот, пытался что-то сказать.

— Молчи, Милош! Молчи! – громко, с надрывом продолжал Вацлав, параллельно разрывая нижнюю часть его гимнастерки, чтобы соорудить из нее что-то вроде, повязки.

  Откровенно говоря, одной рукой сделать это было достаточно сложно. Но, спустя буквально несколько секунд, нижняя часть мокрой рубахи поддалась, удивительно сухо затрещав на фоне окружающего их безумия. Неуклюже орудуя одной рукой, Вацлав обернул кусок рубахи вокруг туловища друга. Получилось крайне небрежно, но в эти минуты на большее он был не способен. Ему приходилось постоянно прижиматься к земле, от того, что вокруг не секунду не умолкали автоматные очереди.

— Потерпи! Потерпи немного! – кричал Вацлав прямо на ухо своему товарищу, глаза которого казалось, замерли в мутном взгляде в такое же мутное небо.

  Вацлав кричал первое, что пришло ему на ум. Естественно, он не понимал, сколько придется терпеть Милошу, а самое главное зачем. Буквально с каждой секундой, пролетающей мимо в виде небольшого свинцового тела, все вокруг больше и больше напоминало адскую печь. Он видел, как с берега, на котором еще совсем недавно он, в окружении своих товарищей, которые теперь бездыханные разбросаны, в прямом смысле этого слова по всей мутной реке, раз за разом отправляются новые лодки, плоты, набитые солдатами. Отправляются несмотря ни на что, вопреки всему, навстречу смерти.

 Из последних сил шевеля губами, Милош вдруг снова попытался что-то сказать.

— Что?!!! – словно по инерции резко переспросил Вайлав. Он по-прежнему не мог разобрать, что бормотал его друг. И сразу же понимая, что сейчас каждое слово может стоить ему жизни, несколько раз крикнул ему на ухо:

— Молчи! Милош, молчи!

  Глаза товарища несколько раз моргнули, а из красных от крови губ, все-таки вырвалось несколько слов.

— Гд… где понтон? – пробурлил алой пеной Милош.

  Вацлав ужаснулся. В такой момент, когда жизнь человека висит буквально на волоске, он думает о судьбе какого-то понтона.

— Не знаю, Милош! Не знаю! – снова закричал Вацлав, искоса посмотрев на понтон, уже на несколько метров отплывший от их островка.

  Держа голову Милоша на своих коленях, Вацлав почувствовал, как он снова начал предпринимать попытки, чтобы приподняться.

— Милош, лежи! Плота нет! – не унимался он.

  Тут Милош схватился одной рукой за что-то вроде небольшого корня выступавшего из земли и немного приподнялся. Сумев удержать равновесие не больше секунды, его голова снова рухнула на колени Вацлава.

— Помоги им… — еле-еле прокрехтел Милош, снова извергая из себя алые потоки.

— Кому? – в ужасе, пытаясь перекричать минную канонаду, спросил друга Вацлав, — Кому, Милош?

  Он прекрасно понял, что имел ввиду его друг. Еще раз кинув быстрый взгляд в сторону медленно удаляющегося понтона, он увидел, как несколько бездыханных тел, лежавших на плоту в неестественных позах, вдруг зашевелились. «Они еще живы» — кольнуло в голове у Вацлава. Сомнений не было, на понтоне еще оставалось несколько раненных солдат.

— Помоги им… — не унимался, захлебывающийся в собственной крови Милош.

  Вацлав понимал, что его друг не мог видеть тех шевелений, которые происходили на плоту, а стало быть, его просьба основывалась лишь на догадке, вероятно, подогреваемая агонией, в которую он с каждой секундой впадал все больше и больше.

— Там никого нет! – кричал на ухо своему другу Вацлав, постоянно прижимая свою голову к груди, словно уворачиваясь от хаотично летающих вокруг пуль и снарядов.

  Из груди Милоша снова наружу полились струи темно-коричневой крови, его сильно заколотило. В судороге он все равно пытался хоть немного приподнять голову, чтобы увидеть тех, кто оставался на понтоне.

— Лежи, Милош! Лежи! – чуть ли не навзрыд вопил Вацлав.

  Снова бросив взгляд на понтон, он увидел, что на нем и правда осталось несколько выживших. Плот отнесло от берега уже метров на десять, так что в окружающем их полумраке, Вацлав мог разглядеть лишь небольшие шевеления нескольких темных фигур, время от времени освещаемых вспышками разрывающихся снарядов. Паника и отчаянье в конец овладевшие им, не давали Вацлаву предпринять хотя бы какие-то действия. Он постоянно переводил обезумевший от всего происходящего вокруг взгляд, то на Милоша, уже несколько десятков секунд бившегося в судорогах, то на мутные фигуры на понтоне. Вдруг он увидел, как две фигуры, будто два больших мешка, медленно сползли к краю понтона и рухнули в воду, а через мгновение, две головы появились на поверхности мутной, покрытой пенистой рябью воды. Неуклюже помогая себе одной рукой, первая голова, преодолевая волны, очень медленно двинулась в сторону островка, подтягивая за собой вторую, которая периодически исчезала под водой. Чувство необъяснимого «deja vu» пеленой встало перед глазами Вацлава.

  Он, державший на коленях окровавленное, пульсирующее тело своего друга, смотрел на две черные головы, тяжело передвигающиеся по мутно-золотистой воде реки, единственный из всех окружающих, кто в эту секунду находился в более менее выигрышном состоянии, по крайней мере в отношении твердой земли под собой и количеству пробоин в теле, чувствовал себя абсолютно растерянным и не способным прийти на помощь своим товарищам.

  Тем временем кровь из-под повязки на животе Милоша стала сочиться немного меньше, а конвульсии при этом увеличились.

— Помо… — прошипел Милош, прежде чем резко приподняв грудную клетку, лишился чувств.

— Милош!!! – резкий вопль вырвался из груди Вацлава, — Милош!!!

  Тело друга обмякло, руки расползлись в разные стороны, придав ему какой-то нелепый вид. Вацлав схватил одной рукой друга за края разорванной гимнастерки и резко дернул на себя, параллельно прислонясь к его груди ухом,  в надежде сквозь грохот снарядов, плеск воды и не замолкающие автоматные очереди услышать его дыхание или может быть стук сердца. Увы, все было тщетно. Подняв глаза вверх, он увидел, что два солдата практически уже доплыли до берега. Им оставалось преодолеть каких-то полтора-два метра. Первый, фактически тянувший на себе второго, захлебываясь в воде, пытался что-то выкрикнуть. Вацлав, по-прежнему не выпускал из руки потерявшего сознание друга. Где-то внутри он понимал, что сейчас гораздо правильнее было броситься на помощь тому, кто, вероятно раненный, а стало быть, преодолевающий сильную боль, захлебываясь мутной водой, пытается дотащить до берега не способного передвигаться товарища. Да, он понимал все это, но никак не мог сдвинуться с места.

  Темный силуэт, практически уже достигший островка, тщетно пытаясь перекричать голос войны, несмотря на близость берега, а стало быть, возможность зацепиться за краешек надежны на спасение, не отпускал своего раненного товарища. На его почерневшем, искаженном от дикой усталости лице, сверкали два больших, налитых кровью, глаза, взгляд которых не выражал ничего кроме усталости.

  Вацлав снова посмотрел на бездыханное тело Милоша, а затем на уже дотянувшего до берега солдата. Смятение, безграничное смятение бушевало у него внутри.

— Руку! – лишь одно слово успел выкрикнуть солдат, мертвой хваткой вцепившейся в жидкие заросли мокрой травы, окаймляющей островок, прежде чем снова с головой ушел в мутную воду.

  Вацлав было дернулся в его сторону, но все же остался на месте. Вокруг вновь зазвенели раскаты артиллерии. Свист приближающихся к земле снарядов, то там, то тут венчался мощными раскатами взрывов. Темные воды затрепетали, раскачиваясь пологими волнами, словно отвечая на вновь зарождающийся артобстрел. Серая пена нарастающих волн, раз за разом ударяясь о невысокий берег островка, выбрасывала на Вацлава и его бездыханного друга, потоки шипящих, словно на раскаленной сковороде пузырей. Вацлав слегка приподнялся и одной рукой потянул Милоша подальше от берега. Он по-прежнему не понимал своих действий. Ему казалось, что Милош всего лишь потерял сознание, а когда все закончится, а оно непременно закончится, он сразу же придет в себя. Чувство безумного страха, пересекающееся, а местами и соединяющееся воедино с осознанием собственного бессилия, а уж если быть откровенным  с самим собой, то и с трусостью, настолько сильно поглотило его, что Вацлав был уже не в состоянии осмысливать все происходящее вокруг. Моментами в голове пролетала мысль о том, что это всего лишь его собственные предрассудки, некие попытки оправдаться перед самим собой, перед бесчувственным Милошом, перед теми, кто лежал на дрейфующем понтоне, перед большими глазами раз за разом исчезающими в грязной пене колышущихся волн мутной реки и молящих о помощи. Может и так. Но, как бы там ни было, он по-прежнему прижимал к себе тело друга, не предпринимая никаких попыток сдвинуться с места.

  Вдруг у самого берега снова появилась голова солдата. Постоянно перехватывая одной рукой ускользающий берег, второй, он решительно тянул за собой уже не сопротивляющегося обстоятельствам товарища.

— Помоги! – очередной вопль вырвался у него изо рта.

  Вацлав растерянно глядел на солдата, не в силах пошевелиться. Крупная дрожь, толи от холода, толи от страха, будто разряды тока пульсировала по всему телу. Колени Вацлава приросли к земле, к Милошу, не в силах преодолеть страх. Неожиданно очередной резкий свист, а точнее сказать рев, заглушил все вокруг, а через секунду понтон, успевший достаточно отплыть от островка, словно подбрасываемый какой-то могучей силой, как на замедленной съемке поднялся над водой, медленно раскалываясь на множество мелких осколков. А еще через мгновение на Вацлава обрушилась мощная взрывная волна, наполненная огромным количеством чего-то, что напоминало миллион острых и при этом безумно холодных иголок.

*   *   *

 

 

  В этот раз июль выдался серым, дождливым. Но, сегодня, хоть по небу время от времени и проплывали замысловатые серые массы, на землю не упало ни капли.

  Выцветшие от времени лавочки нескончаемой вереницей стояли вдоль неширокой дорожки, начинающейся еще на площади, и постепенно уходящей вглубь старого парка. Вацлав любил иногда посидеть на одной из них. Причем он старался выбрать ту, на которой непременно оказывался один. Чье-либо соседство действовало как-то угнетающе. Как правило, для этого ему приходилось пробираться достаточно далеко, практически в самую глубь парка, где все вокруг уже больше напоминало лес. Толстые стволы многолетних тополей, окаймленные потрескавшейся от времени белесой корой, нескончаемой вереницей стояли вдоль аллеи, сплетенные между собой густыми кронами, усеянными маслянистой листвой.

  Вацлав не особо сетовал, что подчас приходилось уходить намного дальше, чем теперь позволяло здоровье. В глубине парка ветер практически не был заметен, а стало быть, шансы на очередную простуду резко падали, да и звуки природы, царившие вокруг, в связи с этим практически не ускользали от его слуха. Порой можно было расслышать, как неведомые птицы, резко взмахивая крыльями, перелетали с ветки на ветку, преследуя какие-то свои цели. Где-то раздавались непонятные звуки, издаваемые, видимо, так же кем-то из пернатых. Да собственно, и когда небольшой ветерок все-таки проникал в лесопарковую чащу, тихий, похожий на шипение звук дрожащей листвы, скорее ласкал слух, нежели являлся его раздражителем.

  Вацлав никогда не брал с собой газет или книгу, как делали многие из тех, кто сидел на длинных лавочках вдоль аллеи. Добравшись до места, где он мог чувствовать себя уединенно, он медленно усаживался, и слегка облокотившись на рукоятку трости, погружался в свои думы. В стотысячный раз в его голову вползали мысли, которые за долгие годы стали неотъемлемой частью его бытия. За годы все переболело, надорвалось, разбилось и переродилось, но никуда не делось. Он был благодарен жизни, Богу, судьбе. Благодарен по-своему, с некоторой опаской, четко осознавая это. Вацлав был благодарен Милошу, который по его предположениям навечно остался лежать на дне темной реки, а не остался жить, неизбежно напоминая Вацлаву о тех днях. Вацлав осознавал весь ужас своих мыслей, но за пятьдесят лет, прошедших с того дня, он давно привык к их присутствию. Словно птицы в клетке, они всю жизнь прожили лишь в его сознании, ни разу не коснувшись чьего-либо слуха.

  Стрелки на небольших часах, плотно сидевших на морщинистой руке Вацлава, показывали ровно три часа дня, так что время еще было. По словам Ивоны, гости, которые каждый год неизменно приходили поздравить Вацлава с его днем рождения, и ряды которых с течением времени постепенно уменьшались, должны были появиться не раньше пяти часов.

  Существует одно жизненное правило – до конца честным человек может быть лишь с самим собой. Вацлав сотни тысяч раз прокручивал у себя в голове ту ночь, когда он оправдываемый перед свой собственной совестью, поступил так, как поступил. Совесть молчала. В отличие от ветра, который незаметно усилился. Широкие тополя зашумели, медленно покачиваясь из стороны в сторону, а большие одинокие капли, появившиеся словно из не откуда, стремительно падали сквозь листву, чтобы через мгновение  разбиться вдребезги о пока еще сухую землю. Вацлав окинул взором дальнюю часть аллеи, по которой, покидая лавочки, к выходу из парка устремилась вереница прохожих, подгоняемая зарождающейся непогодой. Сквозь густые кроны деревьев можно было разглядеть очередные серые массы, со скоростью прохожих, уныло вползающие на небосвод.

  «Вот тебе и август» — подумал Вацлав, медленно вставая с лавочки, и параллельно застегивая тугую молнию ветровки, — «Не хватало еще простудиться».