Ни шагу назад…

 Очень плохоПлохоСреднеХорошоОтлично (1 оценок, 5,00 из 5)

Загрузка...

Всегда, абсолютно всегда война диктует свои правила…

  Есть основания полагать, что среди огромного населения нашей необъятной родины, да и за ее пределами, найдется не очень большое количество людей, по крайней мере если брать во внимание, что называется старшее поколение, которые хоть раз в жизни не слышали о приказе Верховного Главнокомандующего Советских войск №227. Хотя, действительно, порядковый номер его возможно и не столь известен, но что касаемо сути, здесь сомнений быть не может – «Ни шагу назад».

  Датированный 28-м июля 1942, то есть в самый разгар масштабного наступления вермахта в тандеме с союзными войсками в направлении Волги в рамках операции «Блау», а если быть точнее, то основной целью был захват Сталинграда, приказ произвел неизгладимое «впечатление» на всю советскую армию. Что там говорить, ситуация была критической. С захватом города на Волге, Адольф Гитлер перекрывал самую главную артерию для снабжения Советских войск, а с точки зрения стратегии, это победа играла весьма важную роль в развитии дальнейшего наступления на Юг, одноименной немецкой армией. К моменту создания приказа, Красная Армия, по мнению руководства страны и вооруженных сил достаточно «бегло» сдавала оборонительные позиции, что не могло не вселять панику в сердца непосредственных участников ставки. Безусловно, кардинальные меры были необходимы, но какие? Снова добавлять резервов с целью отбросить противника от города, носящего имя вождя, превосходящими силами? На тот момент всем было известно, что как показал предыдущий опыт ведения текущей войны, это не всегда играло решающую роль. Доказательств тому у руководства «Советами» было достаточно – Киев, Харьков, Вязьма.

  Необходимо было иное решение, и оно было найдено. Как показывает история, приказ №227 в сочетании с заградительными отрядами сделал свое дело. Теперь остается лишь гадать, как бы повернулся ход сражения, а стало быть и войны в целом, если бы 29-го июля по всем армиям, дивизиям, полкам и ротам не разлетелась директива Сталина. Результат «сталинградской битвы», и ее роль в дальнейшем ходе войны известны всем. Ценой невероятной человеческой стойкости, неизмеримого патриотизма, любви к родине и несгибаемой веры в победу, враг был сначала остановлен, а затем стерт в пыль в Сталинграде и за его пределами.  Что же получается, если бы Иосиф Сталин проявил своего рода прозорливость и издал подобный приказ, например, в первых числах июля 1941 года, видя все происходящее на фронте, возможно история не знала бы битвы за Киев, Харьков, Севастополь, не говоря уже о сражениях под Москвой и блокаде Ленинграда? Остается лишь гадать. Приказ приказом, а «блицкриг» и вновь созданные специализированные бронетанковые войска, с поддержкой лучших асов «Люфтваффе» никто не отменял.

  Интересующиеся историей и изучающие ее, наверняка могут привести большое количество примеров, когда задолго до выхода в свет известного распоряжения «вождя», солдаты советской армии, участвующие в кровопролитных боях на восточном фронте на первом этапе войны, руководствовались именно этой идеологией, где-то внутри постоянно твердя самим себе — «Ни шагу назад».

 *  *  *

  Операция «Тайфун» провалилась. 2-й танковой группе Гудериана не удалось окружить Тулу, а бои под Ржевом, Смоленском и южном фланге группы армий «Центр» отнимали очень много сил и ресурсов, как у русских, так и вермахта. Решение Гитлера сместить акцент основного удара на юг в сторону Крыма и Украины, а не на Москву, также не добавило наступательной мощи, а наоборот подарило Сталину столь драгоценное время для мобилизации сил перед неизбежным сражением за Москву. Все вышесказанное в сочетании с пресловутой русской распутицей, вследствие которой действующие немецкие войска не получали вовремя боеприпасы, горючее и продовольствие, а также были вынуждены существенно замедлить темп своего продвижения, возможно и сыграло одну из решающих ролей в ходе развития дальнейших событий на фронте. Безусловно, нельзя списывать ощутимые перебои по части снабжения регулярной армии вермахта только лишь на погоду. Как ни крути, но помимо всего сказанного, большую роль в этом сыграло и руководство сухопутных войск, прогнувшееся под верховное главнокомандование именно халатным отношением к своим непосредственным обязанностям. Они же в свою очередь, ссылались на слишком быстрое движение войск, за которыми достаточно сложно было поспевать опять же из-за тех или иных трудностей, естественно никак от них не зависящих. После того, как командование сухопутных войск одобрило решение руководства южными частями группы армий «Центр» об отступлении, большая часть дивизий, в частности тех, кто пробирался к столице с юга и юго-запада, двинулись назад, оставляя с таким трудом завоеванные рубежи.

  Декабрь перевалил за экватор. Зиму, начавшуюся в декабре 1941 года, с трудом можно было назвать обычной. Еще в ноябре термометр падал до отметки в минус двадцать, а подчас и гораздо ниже. По части снежного покрова, русская земля также не была обделена в том году. Пехотные и моторизованные дивизии, входящие в состав южного фланга групп армий «Центр», покидали с таким трудом занятые позиции, направляясь в сторону Калуги. Русские войска не отпускали противника, преследуя немцев практически по пятам. На подступах к городу на Оке, отступающие немецкие войска периодически останавливались в разных деревнях, поселках, оперативно оборудуя их во временные опорные пункты, так как земля промерзла настолько, что речи о рытье землянок и окопов «среди поля» не могло быть и речи. В связи с постоянными, начавшимися еще в сентябре перебоями в поставках горючего для танков и другой нуждающейся в топливе техники, солдаты были вынуждены бросать их на обочинах, занесенных снегом русских дорог. Большое количество личного состава страдало от обморожений. Теплая одежда для солдат либо поступала в действующие войска с опозданием, либо не поступала вовсе. Требования руководящего состава дивизий по части предоставления воюющим во славу третьего Рейха теплого обмундирования не находило отклика среди командующих армий, начальников штабов и прочего генералитета, предпочитающего находится вдали от передовой.

  В ночь на 22-е декабря 31-я пехотная дивизия, а точнее все то, что от не осталось, остановилась на последний ночлег в одной из деревень, перед тем, как преодолев замерзшую гладь Оки, снова войти в Калугу. Солдаты толпами ютились в тесных хижинах, пытаясь укрыться от мороза свирепствующего на просторах земли русской. Некоторым удавалось побриться, умыться, одним словом привести себя в порядок после многодневного изнуряющего марша. Но, таких было немного. Большинство солдат, входящих в состав отступающих полков, теперь не придавали особого внимания своему внешнему виду, предпочитая просто согреться, и приткнувшись где-нибудь в углу несколько часов поспать.  Командующий состав располагался абсолютно в таких же деревенских домах, всецело разделяя со своими подчиненными учесть отступающего солдата.

  Ближе к полуночи пошел сильный снег. Часовые, расставленные по всему периметру поселка были вынуждены постоянно запрашивать у командующих рот смену караула, так как температура, несмотря на обильные осадки, резко опустилась. Из-за крупных хлопьев, летящих в полной темноте, видимость, и без того не отличавшаяся особой ясностью, упала практически до нуля. В связи с этим, командование дивизией, понимая, что русские находятся где-то по близости, было вынуждено усилить караул, чтобы хоть малая часть солдат могла отдохнуть. Вдоль деревенских домов стояли выкрашенные в белый цвет грузовики, бронемашины. По узким, покрытым окаменелым снегом улицам, хаотично была расставлена артиллерия и конные повозки, загруженные замерзшим добром. Для большого количества лошадей, которые теперь превратились в самую главную движущую силу отступающего вермахта, с трудом находилось место в сараях, которые на половину были заполнены людьми. В такие моменты многие начинали жалеть, что в свое время, на этапе наступления, достаточно пренебрежительно относились к вопросу сохранения тех или иных построек. Места для всех не явно не хватало. Лошадям, как и людям тоже нужен был отдых и пища. Загнанные в неотапливаемые стойла, они сумбурно толпились в хлеву тесно прижимаясь друг к другу, выдыхая плотные клубы дыма из раздраженных ноздрей. Сена так же катастрофически не хватало. Запасы его практически иссякли, а крыши деревенских домов, из которых можно было надергать хоть немного сушеной травы, были обескровлены еще при осеннем наступлении.

  Атмосферу, царившую в дивизии с большим трудом можно было назвать удовлетворительной. Но, несмотря на все это, упаднические настроения среди личного состава, не заходили слишком далеко. Усилием командующих полков, общую дисциплину удавалось сохранять. Караульные, одетые в тяжелые полушубки, снабженные варежками и теплыми валенками, парами, с карабинами на перевес обхаживали весь периметр занимаемой территории. Начиная свое движении от одного огневого рубежа, оснащенного пулеметом, они по началу достаточно бодро преодолевали путь до второго, а затем развернувшись, возвращались на исходную, но уже менее резво, судорожно ожидая тех, кто должен был выступить в качестве смены караула. Все прекрасно знали, что русские находятся неподалеку, и в любой момент могут предпринять попытку нападения.

  Первой партии караульных хватало максимум на час, далее им на смену выходили следующие. К ночи температура могла опуститься до отметки – минус тридцать. В связи с этим, несмотря на то, что караульные были укомплектованы по части одежды с максимальным соблюдением всего творящегося вокруг, долго находиться на посту они не могли. Обмороженные, покрытые толстым слоем инея лица, с надеждой вглядывались в сторону почерневшей избушки, из которой должны были появиться сменщики.

  Курт со своим напарником заступил в наряд ровно в полночь. Согласно распоряжению командующего караулом, сменить их должны были ровно в час. Курт предпочитал не смотреть на часы, плотно сидевшие у него на запястье. Ему казалось, что если ты только мысленно представляешь себе течение времени, то оно несомненно должно идти быстрее. Закутав лицо в колючий трофейный шерстяной платок, он медленно передвигая ноги, в очередной раз проделывал путь от одного угла периметра до другого. Вдоль его маршрута располагалось несколько деревянных построек, стоящих вдоль небольшой полуразрушенной ограды, и на текущий момент выполняющих роль конюшен. Света в них не было, так что лошадям, до отказа заполнившим импровизированные загоны, было не только холодно, но и темно. Проходя мимо сарая, сквозь щели, Курт слышал судорожные «ржания» и топот копыт, раздающиеся от главной движущей силы немецкой армии. Временами он обращал свой потухший взор в сторону опушки леса. Высокие многолетние ели, покрытые толстыми белыми подушками окаменевшего снега, молча стояли недалеко от окраины деревни, закрывая собой крохотную белую точку луны, удалившуюся от земли на безопасное расстояние. Он уже не чувствовал окаменелых ног. Толстые валенки, несмотря на свой уверенный вид, абсолютно не грели ноги. Машинально передвигая бесчувственными конечностями, он мысленно отсчитывал воображаемые минуты, до того момента, когда в дверях углового сарая, появится его сменщик. В середине своего маршрута, когда их пути с напарником пересекались, они бросали друг на друга безучастные взгляды, понимая, о чем каждый из них думает.

  На одной из пулеметных точек, защищенной мешками с песком со стороны опушки, в полусидящем положении располагался еще один солдат. Несмотря на мороз, он выглядел достаточно бодрым, пристально вглядываясь в заснеженную дорогу, уходящую из деревни в сторону леса. Курт, проходя мимо своего сослуживца, ловил на себе его молчаливый, но уверенный взгляд. Он не понимал, как пулеметчик, взирая на все окружающее мог сохранять подобную твердость. Естественно он был таким не один. Курт часто наблюдал за своими однополчанами в процессе отступления. Большинство солдат из его полка сохраняли уверенность в том, что это всего лишь временная мера, необходимая для последующего наступления. Это проявлялось не только в общем настроении, но и в отдельных поступках тех, на ком держалась общая дисциплина дивизии. Конечно же были и те, кому не удавалось совладать ни с самими собой, ни с тем, что происходило вокруг. К счастью для немецкой армии, на этом этапе сними удавалось справляться. При чем методы были совершенно разные и далеко не всегда гуманные.

  Курт в очередной раз шел от угла охраняемого периметра в направлении пулеметчика. Второй конвоир, медленно развернувшись около одного из разрушенных домов, неловкими движениями поправив винтовку, висящую за плечом, двинулся ему навстречу. Их разделяло около тридцати метров, когда внезапная автоматная очередь, резкими вспышками света отозвавшаяся между высоких елей, разрушила окружающую тишину. С верхних веток елей, до безобразия прогнувшихся под тяжестью снега, посыпалась кристальная белая пыль, отражающая ядовитый лунный свет. Второй конвоир лишь одной рукой успел перехватить винтовку, после чего рухнул, как подкошенный. Пулеметчик резко принял горизонтальное положение, вцепившись в оружие. Из леса снова заморгали яркие огоньки выстрелов, нижние ветки закачались, скрывая за собой суетливые темные фигуры.

  Курт машинально сдернув с плеча ружье, кинулся на землю. Подняв голову, он увидел, как перед пулеметным гнездом раздался взрыв от брошенной ручной гранты. Острые потоки снега, вперемешку с промерзшей, вырвавшейся на свободу землей, поднялись на несколько метров вверх, а затем резко опустившись, засыпали все вокруг, включая лежащего на снегу пулеметчика. Курт кинул взгляд в сторону второго конвойного, темным пятном лежащего недалеко от пулемета. Признаки жизни он не подавал. Выкрашенная в белый цвет каска, съехала на затылок, оголив окровавленное лицо, замершее в испуге. Перезарядив затвор, Курт небрежно прицелился в сторону леса и нажал на спусковой крючок. Через несколько секунд, он услышал, как пулеметчик, пришедший в себя после взрыва, открыл огонь в сторону противника. Уверенная автоматная очередь, ласкающим ухо солдата звуком, четко отчеканивала ответ нападавшим.

  Через мгновение, из домов, стоящих на противоположной стороне периметра, начали выбегать солдаты, судорожно одевая верхнюю одежду. Кто-то держал в руках «шмайсер», у кого-то не было оружия вовсе. Пулеметчик продолжал хаотично «палить» в сторону леса, периодически изменяя направление очереди. В ответ из леса снова зазвучали звуки выстрелов. Курт, отправив еще несколько пуль в сторону неприятеля, стал медленно отползать назад, периодически мотая голой из стороны в сторону наблюдая за происходящим вокруг. Звук автоматных очередей становился все громче и громче, говоря о том, что неожиданный ночной бой, принимал все более масштабный характер. Курт, сделал еще несколько неуверенных движений в сторону от текущей передовой, после чего упершись локтями в снег, привстал на колени. Число солдат, оторванных от отдыха, и по тревоге оказавшихся на улице с каждой секундой увеличивалось. Он оттолкнулся о земли и принял вертикальное положение. Вокруг, сквозь прерывистые звуки разных видов оружия он слышал голоса командующих, пытающихся остановить панику. Курт сделал несколько шагов в сторону сарая с лошадьми, чтобы максимально укрыться от огня, принимающего уже буквально шквальный характер.  Не успел он и на пару метров приблизиться к своей цели, как со стороны опушки раздался громкий выстрел, на долю секунды окрасивший несколько больших елей в ярко-огненный цвет. Спустя менее секунды, правый, а стало быть дальний от Курта край постройки взлетел в воздух. Темные щепки, вместе с прогнившим от времени покрытием крыши, полетели в разные стороны осыпая все вокруг слоем горелых ошметков. Курт резко остановил движение и снова упал на снег. Закрыв глаза, он через толстый тулуп почувствовал, как на спину посыпались куски паленой древесины.

  Как только гул от разорвавшегося снаряда немного утих, в уши Курта врезался резкий звук лошадиного ржания. Он приподнял голову и открыл глаза. Лошади, перескакивая горящий остов сарая, разбегались в разные стороны. В уцелевшей части постройки стоял грохот от металлических подков. Некоторые из животных, не успев в суматохе сразу выбраться из горящего угла сарая, сталкивались друг с другом, падая с ног, и затаптывая друг друга. Другие гнедые, ошалевшие от происходящего вокруг, ударяя копытами по своим лежащим собратьям, издавая ужасающие звуки и мотая головами, боролись за свою жизнь. Лошади, которым все-таки удалось вырваться из оков горящего сарая, ломились в противоположную сторону от леса. У некоторых из животных развевались горящие гривы, хвосты, заставляя увеличивать скорость.

  Некоторые из солдат уже заняли огневые рубежи, и сходу вклинились в бой. Курт снова приподнялся на колени, как вдруг опять раздались несколько громких выстрелов. Он понял — со стороны опушки леса начала работу русская артиллерия. Автоматные очереди не умолкали ни на секунду. Курт снова вскочил на ноги и ломанулся левее, огибая горящую конюшню.  Ему навстречу бежали лошади, судорожно мотая головами и норовя сбить любого, кто окажется ни пути. Он с трудом увернулся от нескольких столкновений. С той стороны сарая, куда попал снаряд, он увидел груды лошадиных тел, изуродованных огнем артиллерии. Не успел он отбежать еще несколько метров в сторону, как в уцелевшую часть конюшни прилетел сначала один снаряд, а следом за ним и второй, превратив импровизированную конюшню в еще большую гору лошадиных тел, вперемешку с горящими остатками сарая. Вокруг образовавшегося пожара продолжали бегать уцелевшие лошади. Несколько солдат, так и не успевших вступить в бой, как и лошади, лежали вокруг разрушенного сарая в неестественных позах.

  Практически целый полк, выбежавший по тревоге из свих укрытий, принял лежачее положение и открыл ответный огонь. Пулеметный дот, который находился в десятке метров перед бывшей конюшней, и совсем еще недавно ведущий ожесточенный огонь по позициям русских, теперь молчал, изображая собой лишь небольшую воронку. Добравшись до левого фланга своего полка, Курт забежал за одну из построек, расположенную вдоль ограды, уходящей в глубь вновь образованной передовой, и пробравшись до ее угла, вскинул винтовку. С этой стороны открывался обзор на опушку леса, с которой и велся огонь противника. Сквозь сумерки и падающие хлопья снега, Курт вглядывался в даль, пытаясь четче уловить откуда точно ведется огонь. Обладая только винтовкой, приходилось выгадывать наиболее удобную позицию для каждого выстрела. Из-под высоких елей периодически проглядывали яркие вспышки автоматных очередей. Приблизительно поняв, откуда ведется огонь, Курт перезарядил винтовку, и выглянув из-за угла здания, произвел выстрел в темноту. Затем резко подавшись назад, прислонился спиной к стене дома, и послав очередной заряд в патронник, снова подался веред, нажав через секунду на курок. В этот момент около елей раздался резкий взрыв. Большие потоки снега взмыли вверх, раскачивая в разные стороны большие деревья, стоящие вокруг. Курт увидел, как темные фигуры задвигались в разные стороны, ошеломленные произошедшим. Он в очередной раз зарядил ружье, и уже более уверенно выглянув из-за угла стены, снова вскинул винтовку, стараясь максимально прицелиться. Через две секунды указательный палец нажал на спусковой крючок. Одна из темных фигур, замедлив и без того неспешный шаг, рухнула в снег. Курт кинул взгляд в правую от себя сторону. Он не видел, что происходило за зданием, которое служило для него укрытием, но по шквалу непрекращающегося огня можно было предположить, что его однополчане начинают брать вверх. В это момент еще один громкий взрыв на опушке, заставил одну из могучих елей, издав резкий звук ломающейся древесины, рухнуть вдоль передовой линии. Курт снова вернулся в укрытие, как вдруг услышал призыв командующего ротой, переходить в наступление. Передернув рычаг затвора, он оттолкнулся спиной от стены, и выставив перед собой ружье, побежал направо, чтобы присоединиться к остальным солдатам. Более трех десятков солдат, прикрываемые двумя пушками, преодолели ограду и не прекращая огонь двинулись в сторону леса. Не сбавляя хода, Курт вклинился в общие ряды. За оградой снежный покров значительно увеличился, заставив немецких солдат сбавит ход. Местами Курт утопал в промерзшую белую массу выше колена. Отступающие русские, удаляющиеся все дальше в лес продолжали отстреливаться, чтобы хоть как-то замедлить преследование.

  Когда они добрались до опушки, Курт увидел разбросанные вокруг оставленного орудия тела убитых солдат. Несколько воронок от немецкой легкой артиллерии напоминали небольшие кратеры, подсвеченные все той же луной, холодно висящей на черном небе. С большим усилием преодолев заснеженный отрезок, немецкие солдаты устремились глубже в лес, чтобы откинуть русских, как можно дальше. Теперь уже практически не было видно удаляющиеся темные фигуры. Лунный свет гораздо тяжелее проникал в лесную чащу, заставляя вести преследование в слепую. Курт и еще несколько солдат выдвинулись чуть левее. Ему приходилось буквально останавливаться, чтобы перезарядить очередной патрон. Практически у всех, кто его окружал были автоматы, так что им приходилось намного легче.

  Периодически приходилось прятаться за деревья, так как противник, замедлив отступление, сразу же увеличивал поток ответного огня. Несмотря на то, что Курта никак нельзя было назвать опытным солдатом, сейчас он чувствовал, что преследуемые им солдаты деморализованы, а это безусловно придавало уверенности в себе. Через какое-то время он заметил, что вокруг него осталось всего несколько солдат из их роты, остальные продолжали двигаться прямо по курсу, в то время как группа, в которой был он отклонялась от общего курса.

  Сквозь темный лес временами можно было разглядеть все те же удаляющиеся фигуры. Периодически они скрывались за стволами деревьев, после чего в сторону преследователей раздавалось несколько выстрелов. Немецким солдатам в этот момент так же приходилось прятаться за деревьями, но тем не менее, с каждой минутой расстояние между двумя группами враждующих сторон сокращалось. Через несколько минут солдаты вермахта уже видели спины своих жертв, которые теперь перестали отстреливаться. Это могло говорить о том, что их патроны исчерпали свой запас. Неожиданно кто-то из солдат, бежавших рядом с Куртом резко остановился, и не отрывая автомат от бедра произвел несколько коротких очередей в сторону убегающих. Одна фигура упала сразу, второй же, сделав еще несколько тяжелых шагов, рухнул лицом в снег. Через несколько секунд немецкие солдаты пробежали между их бездыханных тел. Вдруг Курт увидел, что один из преследуемых, откинув в сторону автомат, резко повернул еще левее, и стал продвигаться в сторону от своих товарищей. Не долго думая Курт двинулся за ним.

  Сердце в его груди колотилось. Не взирая на лютый мороз, по его спине, под несколькими слоями одежды, увенчанными толстым меховым тулупом, текли струи пота. Сухая кожа на лице натянулась до предела, раздраженные легкие с болью вдыхали раскаленный воздух. Каждый шаг по внушительному слою снега давался с огромным трудом. Винтовка теперь казалась неподъемной. Превозмогая дикую усталость и физическую боль, которая казалось оккупировала все тело, он с каждой секундой сокращал расстояние до преследуемого. Русский солдат, до которого теперь оставалось несколько метров, не оглядываясь маневрировал между деревьев, словно заранее пытаясь увернуться от пуль, которые непременно должны были быть выпущены из оружия Курта. Но его винтовка молчала. Сам не зная почему, он упорно преследовал русского, словно позабыв об оружии.

  Где-то в стороне снова раздалась автоматная очередь, а затем зазвучали голоса. Курт не мог разобрать кто и что кричал. Стук собственного сердца заглушал все вокруг. Теперь он видел лишь спину своего врага, которая с каждой секундой становилась все ближе и ближе. Он чувствовал, как шаг русского солдата становится все медленней и медленней, а движения руками менее отчаянными. Понимая, что расстояние до жертвы сократилось до предела, Курт машинально снизил темп преследования. Он понимал, что несмотря на все окружающие его препятствия, физический ресурс его организма еще не иссяк.

  Вдруг русский солдат перешел практически на шаг, и медленно повернув голову в пол оборота на преследователя, расставив руки в разные стороны, плашмя повалился в снег. Курт резко остановился и вскинул ружье. Русский тяжело повернулся на бок, и сжав в руке ком снега, медленно, дрожащей рукой, поднес его ко рту. В сумерках его лицо показалось Курту каким-то зловещим. Испачканное сажей, оно сливалось с со всем телом в единое целое. Перевалившись полностью на спину, солдат упёрся локтями в снег и поднял на Курта тяжелый взгляд.

   Губы русского солдата дрожали, судорожно хватая ледяной воздух вперемешку с успевшим подтаять на разгоряченном лице снегом. В тяжелых сумерках, раскрашенных медленно падающими хлопьями снега, сложно было разглядеть лицо русского солдата. Шапка с его головы съехала, оголив взъерошенные светлые кудри, а под полу расстегнутом бушлатом виднелся воротник гимнастерки. Курт не мог понять кто именно, поверженный лежал перед ним. Солдат ли регулярной армии, или это был партизан? Одежда солдата, как и лицо были сильно испачканы. Курт на секунду предположил, что это мог быть какой-нибудь механик-танкист, или что-то в этом роде. В сумерках, лишь немного озаренных лунным светом, Курт пытался уловить ускользающий взгляд своего соперника. Оба молчали, нарушая общую глухую тишину, лишь резкими вздохами, сбитого после долгого бега дыханием. Редкие автоматные очереди, раздающиеся откуда-то издалека, становились все тише и тише. На секунду Курту показалось, что он слышит, как падают с неба тяжелые хлопья снега, что помимо своего сердца, он отчетливо ощущает ритм биения сердца своего врага. Спустя несколько секунд, когда дыхание Курта постепенно успокоилось, их взгляды снова встретились. Привыкнув к окружающей темноте, Курту внимательнее вгляделся в лицо солдата. Во время преследования, он ни на секунду не задумывался кто бежит перед ним. Враг не имеет ни пола, ни возраста. Теперь же он понял, что перед ним, утопая в снегу, абсолютно обессиленный и не способный даже на самое малое сопротивление, с хрипом вдыхающий раскаленный воздух, лежит молодой воин. Только сейчас он разглядел в нем совсем юного солдата, может быть даже моложе, чем он сам.

  В этот момент Курт увидел, что на него смотрит уже не тот уверенный взгляд пусть и поверженного врага, который он поймал в первую секунду после завершения погони. В двух больших открытых глазах, он четко уловил отблески страха, искреннего испуга, и чувство нескрываемого желания жить. Абсолютно не понимая зачем, Курт огляделся по сторонам. Пушистые белые хлопья продолжали падать с черного неба. Автоматных очередей теперь не было слышно вовсе.

  Курт – двадцатилетний немецкий солдат, волею судеб, а также руководствуясь приказом высшего командования вермахта оказавшийся в русской глубинке, глубокой морозной ночью стоящий лицом к лицу с поверженным врагом, вдруг почувствовал себя абсолютно опустошенным, потерянным.

  Медленно опустив ружье, он махнул головой солдату в сторону чащи леса. Тот несколько раз судорожно дернул головой, словно не понимая своего соперника. Снова резко подняв ружье, Курт несколько раз дернул дулом винтовки, указывая солдату на то, что он может бежать. Русский, голыми ладонями утопая в снегу, медленно, но при этом как-то судорожно дергая ногами перевернулся на бок, а через мгновение снова очутился на ногах. Теперь, когда он оказался чуть ближе к Курту, тот еще раз убедился в том, что его сопернику действительно совсем немного лет. Может быть восемнадцать, а может и того меньше. Курт еще раз махнул головой. Солдат сделал первый шаг в сторону от Курта, который резко приподняв винтовку, указал ей в гущу леса. Русский, не поворачиваясь спиной к врагу, по колено утопая в снегу, медленно удалялся от Курта. Когда расстояние между ними стало достаточно ощутимо, Курт повесил винтовку на плечо, окинул взором удаляющийся силуэт, и развернувшись двинулся в сторону деревни, где занимала оборону его пехота.

  Первый раз за всю войну в голову Курта полезли не волновавшие его до селе мысли. Он вспоминал свои настроения, когда их доблестная армия пересекала границу Франции. Перед его взором стояли радостные лица австрийских немцев, да и не только их, во время «аншлюса» Австрии. В те минуты, ни он сам, ни его сослуживцы не чувствовали себя варварами, оккупантами. Ему казалось, что вермахт несет освобождение, потоки свежего воздуха, надежду на светлое, и так необходимое для всех будущее. По сути, это чувство не покидало его и во время перехода реки Буг в июне 1941. Он не видел в этом никакого влияния пропаганды и всего того, что было с этим связано. Он, как член освободительной армии, абсолютно осознанно готов был отдать свою жизнь в борьбе с мировым злом.

  Ломкий снег сочно хрустел под его ногами. После прошедшего возбуждения, холод снова начал подступать к его телу. Прилипшее к спине хлопчатобумажное нижнее белье остыло, и с каждой секундой Курту становилось все холоднее. Что-то в нем надломилось. Он резко потерял всякий смысл своего нахождения здесь и сейчас. Произошедшее заставило его посмотреть на все иначе, с другой стороны. Он впервые за последнее время задал себе вопрос «Зачем?», пусть и при этом не находя на него ответа. Широкие глаза молодого русского солдата словно две яркие вспышки стояли перед его взором. Курт еще раз закинул за плечо винтовку, чтобы было удобнее, а свободной рукой плотно зажал воротник полушубка. Снег все не унимался, в отличии от биения его сердца, ритм которого, постепенно успокоился.

  Он уже заметно удалился от того места, где настиг своего врага, как вдруг, острая жгучая боль, будто разряд электричества пронзила его спину. Резко вскинув голову, Курт остановился. По всему телу пробежала острая дрожь. Пытаясь медленно переставить обмороженные ноги так, чтобы развернуться в обратную сторону, он почувствовал, как винтовка, висящая у него на плече медленно сползла вниз, воткнувшись прикладом в снег. Все онемело. Он видел мрачный лес перед собой, чувствовал падающие снежинки ему на лицо, но не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Прошло еще несколько секунд, прежде чем в глазах его потемнело, и он словно покачнувшаяся статуя, рухнул в белую промерзшую перину.

  Темная, на половину погрузившаяся в толстый слой снега фигура немецкого солдата,

с торчащей из спины блестящей рукояткой штык-ножа лежала между двух стволов черных деревьев лицом вниз, медленно покрываясь пушистыми хлопьями, в то время как настигший его со спины «враг», нервно смахнув с ладони следы алой крови, как и в первый раз сделал несколько неуверенных шагов назад, а затем устремив в темную даль твердый взгляд, лихо подхватил брошенный автомат и кинулся в чащу леса, где-то в подсознании, словно биением сердца отчеканивая лишь три слова – «Ни шагу назад».