Выход есть…

Очень плохоПлохоСреднеХорошоОтлично (Пока оценок нет)

Загрузка...

Это небольшой рассказ повествует о героизме защитников земли русской…

  История, которую я хочу вам поведать произошла в ноябре 1941 года. В тот самый нелегкий период для нашей страны, когда немецкие полчища вплотную приблизились к столице.  Эту историю, хотя признаться определение «история» по-моему мнению,  не совсем подходит для описания тех событий, я услышал на одной из встреч ветеранов, посвященной Великой Победе, по традиции проводимых в актовом зале нашей академии.

  После завершения официальной части, всех ветеранов как обычно проводили в столовую где были накрыты длинные столы, покрытые отнюдь не белоснежными скатертями. Пожилые люди «вперемешку» с сотрудниками учебного заведения расселись по своим местам и началась вторая часть мероприятия – банкет.

  Вспоминали былые годы, годы войны, до военное время. Кто-то из ветеранов был слишком разговорчив, кто-то напротив больше молчал и лишь наблюдал за всем происходящим медленным уставшим взглядом. Выглядели герои так же весьма по-разному. В большинстве своем на ветеранах красовались полковничьи, а под час и генеральские мундиры, что называется не первой свежести, но зато весьма аккуратные и не дурно сохранившиеся. Но были и те, кто был экипирован в дряхлые пиджаки, явно ровесники их хозяевам. У них на груди висели потертые орденские планки и несколько медалей и значков, судя по всему врученных на собраниях, подобных проводимому.

  После того, как официальная часть номер два подошла к концу, и герои получили возможность пообщаться, как говорят теперь в неформальной обстановке, я спустился вниз по широкой каменой лестнице главного корпуса академии и оказался на улице. Несколько ветеранов уже были здесь, и по-прежнему окруженные молодым поколением защитников отечества, вспоминали годы войны.

  Медленно потягивая сигарету, я дефилировал от одной группы людей к другой. Под широкой кроной высокого тополя, расположенного аккурат по середине небольшой площади перед главным входом в основной корпус, на широкой лавочке сидели несколько ветеранов, без сопровождения кого-либо из моих коллег. Я медленно приблизился к ним, и стал прислушиваться о чем идет речь. Один из ветеранов сидел на лавочке в пол оборота и негромким голосом что-то рассказывал окружающим.

  К сожалению, я не слышал начало его повествования, так что место где происходило все то, что будет описано дальше мне неизвестно. Когда рассказчик завершил свой монолог, его сразу же окружили зеваки из числа сверстников и сотрудников ведомственного учреждения, а попытки выяснить подробности у кого-либо еще не увенчались успехом. На мой вопрос все отвечали, что-либо так же как и я не услышали, либо просто делали удивленный вид, давая понять, что не слушали вовсе. Единственное, что удалось мне выяснить позже – так это то, что речь шла о Можайской линии обороны столицы, осенью 1941 года.

  Мне показалось, что лучше всего будет изложить услышанное от первого лица, то есть в той форме, в которой все и было услышано. Рассказ по большому счету небольшой, так что он не займет большого количества вашего драгоценного времени.

*   *   *

  Мы уже вторые сутки сидели в глубокой траншее на окраине леса, плавно перетекающей в широкую воронку, оставленную одним из тысяч немецких снарядов тяжелой артиллерии. Снег успел лечь достаточно ощутимым слоем по всему периметру окопа, а температура казалось опустилась ниже десяти градусов. Шла середина ноября, а может экватор уже остался и позади, точно не помню. Могу сказать лишь одно – все вокруг нас весьма уверенно напоминало зиму. Только если слегка высунуть голову из окопа, картина резко менялась. Усыпанное сотнями воронок, тысячами тел и таким же количеством искореженной и горящей техники, огромное поле, имеющее строение развернутой книги, было выкрашено в черный цвет, растворяя в горящем мраке падающие с неба снежинки.

  Нас осталось всего четверо из целой роты. Хотя, возможно уцелел и еще кто-то, но мы об этом не знали. Буквально запертые в своей траншее, мы были совершенно оторваны от всего фронта, не зная, что происходит вокруг. Несмотря на то, что траншея располагалась на сравнительно небольшом отдалении от опушки леса, покинуть ее никак было нельзя. Несколько пулеметных расчетов прикрывали расположение немецкого полка, находящегося на противоположной стороне поля.

  Каждая наша попытка покинуть траншею, сопровождалась грубым металлическим звуком МГ- 34*. По моим расчетам, до леса где возможно еще оставались какие-то расположения нашей армии, было метров пятьсот, может чуть меньше. Пробежать такую дистанцию и не угодить в прицел немецкого пулемета было невозможно, так же, как и преодолеть его ползком.

  Кроме меня в окопе находился радист, рабочее устройство которого было утеряно еще в начале боя сутки назад и два рядовых. На четверых человек мы располагали тремя трехлинейками с несколькими патронами и двумя ручными гранатами.

 В хорде боя, который, как уже было сказано начался накануне утром, немецкие части нанесли мощный танковый удар с поддержкой пехоты по располагавшимся на передней линии соединениям стрелковой дивизии Красной Армии, вынудив их отступить к лесу. Несмотря на то, что первый этап сражения наши войска провалили, в течение дня нам удалось более-менее стабилизировать положение, остановив немцев на окраине поля, как всегда неся огромные потери по части личного состава и технике.      Днем, выдержав короткую паузу, «вермахт» перегруппировал войска и нанес новый удар расчленив наши оборонительные ряды на множество разрозненных отрядов. Под мощным напором фашистов, уцелевшие части были вынуждены ретироваться глубже в лес. Те, кто не успел отступить вместе с передовыми частями, были в итоге отрезаны от основных сил. Среди них оказались и мы. Истратив практически весь боекомплект, мы укрылись в полуразрушенной траншее. К нашему удивлению немцы не кинулись в погоню за отступающими частями РККА, а наоборот отступили, уступив занятый плацдарм артиллерии. Град снарядов обрушился на окраину поля и лес. Уткнувшись лицами в дно окопа, мы покорно ожидали подступающую смерть. Огромные кучи земли сыпались нам на голову, а свист пролетающих мимо снарядов периодически заглушал раздающиеся вокруг взрывы.

  Приблизительно через пол часа продолжительного артиллерийского удара, немецкие пушки успокоились. Вырвавшись из оков практически метрового слоя земли, мы выползли в центр окопа, жадно глотая обмороженный воздух. Одного из рядовых осколочным попаданием ранило в ногу выше колена. Не поднимая головы, скрючившись в три погибели, мы подтащили его к центру траншеи. Корчась от боли, солдат прислонился спиной к краю траншеи, искоса поглядывая на рваную рану. Кровь текла из зияющей «дыры» в ноге буквально рекой. Я отполз к краю траншеи, где как раз была огромная воронка, и перевернув на спину одного из убитых красноармейцев, расстегнул его шинель, чтобы разорвать кровавую гимнастерку. Добыв необходимое количество «перевязочного материала», я вернулся к раненному и туго перевязал его ногу. Солдат, запрокинув голову учащенно дышал, сложив окровавленные, скрюченные и вымазанные грязью ладони на груди. Остальные двое бойцов безучастно сидели в стороне, сжав в руках винтовки.

  Прошло еще некоторое количество времени прежде чем я решил совершить кратковременную вылазку из траншеи, чтобы собрать хоть какое-то количество боеприпасов. Вокруг нашего окопа лежало бесчисленное количество тел; разорванные, искалеченные, над которыми летел черный густой дым, рожденный горящей техникой и зияющими на поле воронками.

  Выглянув из окопа, я аккуратно выбрался «наружу», и максимально прижавшись к земле, пополз в сторону от траншеи. Рядом с телами было разбросано большое количество стрелкового оружия – ППШ, «Мосинки», СВТ. На некоторых бойцах я приметил висящие на поясе подсумки. Выбрав самую ближнюю цель, я ускорил движение. Приблизившись к солдату на расстояние двух-трех метров, я вдруг услышал громкую автоматную очередь. Один из автоматчиков, расположившихся на новых позициях в середине поля, открыл по мне огонь. Не добравшись до цели пару метров, я резко повернул назад, и еще сильнее вжавшись в землю, пополз обратно. Пулеметные пули, глухо врезаясь в землю и лежащие вокруг тела, пытались настигнуть меня прежде, чем я снова опущусь на дно окопа. Но, тем не менее, через несколько секунд, я лежал в нашей траншее.

  Выпустив еще несколько коротких очередей, пулемет замолчал. Радист и не раненный солдат по-прежнему сидели на дне окопа, глядя на меня растерянными глазами. Еще раз пересчитав количество боеприпасов, я пытался принять хотя бы какое-то решение.

* Немецкий крупнокалиберный пулемет (14.5 мм) образца 1934 года.

Необходимо было каким-то образом попытаться прорваться в сторону леса, чтобы соединиться с отступающими частями. Конечно же я понимал, что в сложившихся условиях, осуществить задуманное практически невозможно. Во-первых, мы уже были замечены пулеметчиками, а во-вторых, при любом раскладе, положение наше было скорее обреченным, нежели наоборот.

  Спустя некоторое время, когда практически стемнело, я предпринял еще несколько попыток вылазки, но, как и в первый раз, даже не взирая на темноту, автоматная очередь сводила мои усилия на нет.

  Ближе к вечеру снова пошел снег, а температура медленно поползла вниз. Раненный боец все так же часто дышал, извергая в воздух обильные клуба пара. Хоть вокруг было достаточно темно, на фоне белого снега, лицо раненного выделялось своей чернотой. Глаза бойца были широко открыты, и словно стеклянные, беспричинно смотрели вперед. Двое остальных, прижавшись друг к другу, так же испускали пар, подставляя при этом под него окоченелые ладони.

  Это были совсем молодые ребята, лет по восемнадцать-девятнадцать, не больше. Не опытные, принявшие свой первый бой несколько дней назад. Глядя на них, у меня в голове рождались страшные мысли – «Лучше бы их, как и всех остальных убило в самом начале боя. Лучше бы им не приходилось терпеть все это. А если они попадут в плен? Что тогда?» Рассуждая где-то внутри себя обо всем этом, я не заметил, как несмотря на ужасный холод, провалился в сон.

  Пробуждение, а вернее будет сказать – мое возвращение в реальность было резким. Вокруг по-прежнему было темно. По грохоту, который снова раздавался отовсюду, я понял, что немцы возобновили наступление. Резко вскочив на ноги, я пригнувшись подобрался к краю траншеи и высунул голову из окопа. Слева, приблизительно в километре от нас, по проселочной дороге, видимо, разделяющей поле на две части, двигались немецкие танки. В темноте, даже с учетом пылающего вокруг огня, точное количество определить было сложно, но их явно было больше двух десятков.

  Тяжелая артиллерия молчала, а вот минометчики активизировались. Выдвинувшись на позиции между своим тылом и лесом, немцы устроили очередной залп с целью очистки окраины леса. Я кинулся к своим солдатам. Они, как и прежде сидели на дне окопа, вцепившись в винтовки. Я окинул их взором, а затем приблизился к раненному. Падающие с неба снежинки уже не таяли опускаясь на его потемневшее лицо. Блестящие стеклянные глаза, еще совсем недавно выражающие пусть и угасающую, но жизнь, теперь потухли. Рот был слегка приоткрыт, а сцепленные на груди руки, плотно прижались к покрытой снегом шинели.

— Надо прорываться к лесу! – вернулся я к солдатам, — Если повезет, может найдем своих!

  Оба бойца подняли на меня испуганные глаза.

— Здесь нам конец! – прокричал я в ответ на их молчание.

  Я снова пробрался к краю окопа и выглянул наружу. Танковая колонна по-прежнему двигалась через поле. Повернув голову вправо, на достаточном отдалении от нас я увидел разрозненные немецкие отряды, начавшие наступление после минометного обстрела.

— Надо уходить! – прокричал я, вернувшись к солдатам.

— Как? – неожиданно проговорил один из бойцов, не меняя выражение своего лица.

— Как получится! – мой голос стал еще громче, — Здесь нам по любому «хана»!!!

  Второй солдат, еще крепче вцепившись в ружье, опрокинулся на бок, и прижавшись щекой к заснеженному краю окопа, нервно затряс головой. Я нагнулся в нему, и схватив замерзшими руками за плечи стал трясти из стороны в сторону.

— Надо уходить! Ты понимаешь?

  Солдат смотрел на меня пустыми глазами.

— Вставай! – прокричал я, и схватился за его винтовку.

— Не дам! – вдруг вырвалось у него изнутри, — Там последний патрон!

— Там их три, три патрона! – прокричал я.

— Все равно не дам! – вопил солдат, — Я оставлю их для себя!

  Я снова кинул взгляд на второго солдата. Глядя на меня, он, как и первый вцепился в винтовку. Отпустив оружие первого, я присел на корточки и чуть тише проговорил:

— Да поймите же вы, нам надо попытаться добраться до своих. Да, без прикрытия шансов мало, но надо пытаться. Через несколько минут здесь будут немцы.

  Но, несмотря на мои слова, оба бойца продолжали смотреть на меня испуганными глазами.

— Да очнитесь же вы! – снова повысил голос я.

 Тем временем отдаленно послышались автоматные очереди и доносящиеся голоса немецких солдат на фоне все еще рабочих минометов.

— Гансы уже рядом! – крикнул я, — Надо уходить!

— Нет! – прокричал второй, — Нам все равно не добраться! – его крик теперь больше напоминал истерику.

— Вставайте! – теперь мой крик больше походил на вопль, который я уверен слышали не только те, кто был со мной в окопе.

  Но, увы, все мои попытки вселить надежду на спасение в сердца бойцов ни к чему не привели. Резко выхватив из-за пояса ручную гранату, вторая была у одного из бойцов, я в очередной раз пробрался к левому краю окопа, чтобы оценить обстановку.

  Осторожно выглянув из траншеи, буквально в сотне метров от нас я увидел несколько немецких солдат с автоматами на перевес. Я понял, что время было упущено. Немцы подошли слишком близко. Имея в руках всего лишь одну гранату и больше ничего, рассчитывать на спасение не приходилось. Опустившись в окоп, я прислонился спиной к его стенке и медленно сполз вниз. Судорожно копаясь в своих мыслях, я пытался принять последнее решение.

  Солдаты все так же сидели на своем месте, припорошенные снегом, слегка с закинутыми к верху головами, словно в ожидании, когда к окопу приблизятся немцы.

  Наверное, первый раз в жизни я действительно не знал, что мне делать. Безвыходность ситуации угнетала. Я в последний раз взглянул на двух солдат, вероятно пока еще не осознающих, но уже смирившихся со своей участью. Самое страшное, что я никак не мог повлиять на все происходящее. Я не был способен изменить ничего. Я не мог схватить двух молодых солдат что называется «за шкирку», и вытащив из окопа домчаться до опушки леса в надежде найти укрытие там. Нет, я не мог этого сделать, и от этого становилось еще тяжелее, несмотря на приближающуюся смерть.

  Резко встав на ноги, я развернулся лицом к наступающему противнику и выдернув из гранаты чеку, выглянул из окопа. Около десятка немецких солдат приближались к окопу. Оставалось буквально метров десять. Я снова присел в траншею, и сделав большой замах, швырнул гранату в сторону фашистов. Буквально через пару секунд, которые, казалось, длились целую вечность, раздался взрыв.

— Эххххх… Была не была! – машинально выкрикнул я, бросив последний взгляд на вжавшихся друг в друга солдат.

  Оттолкнувшись ногой от стенки окопа, я выскочил наверх, и не оглядываясь бросился в сторону леса. Мне отчетливо были слышны крики и вопли раненых немцев. Буквально через мгновение, как я выскочил из окопа, мне вслед застрекотали немецкие автоматы. Я слышал, как они пролетали у меня над головой, а некоторый врезались в разбросанные вокруг тела солдат и в почерневшую землю. Пробежав несколько метров, я вдруг услышал сзади еще один взрыв. Буквально автоматически, не сбавляя бег я рухнул на обгоревшую землю, покрытую слоем мерзлой жижи.

 Снова застрекотали автоматы. Повернув голову назад, я увидел, что оставшиеся в окопе молодые солдаты, будто освободившись от парализовавших их оков, вступили в неравный бой с фашистами. Это они бросили в немцев оставшуюся гранту, а затем начали перестрелку имея всего несколько патронов. Я видел их спины, несмотря на витавшие вокруг гарь и дым. Мне отчетливо было видно, как они перезаряжали свои винтовки вгоняя в затвор по последнему патрону. Я видел последние секунды их короткой жизни.

  Отвернувшись от происходящего за моей спиной, я резко вскочил на ноги и снова побежал в сторону леса, в сторону спасения. Автоматные очереди не умолкали. Только теперь они были нацелены не в мою строну. Сейчас они являлись лишь частью боя, итог которого был очевидным, а стало быть и предрешенным.

  Сломя голову я буквально летел в сторону лесного укрытия, преодолевая многочисленные воронки и тела убитых солдат. Каждую секунду, каждый преодоленный мной метр я ожидал немецкую пулю, которая непременно должна была прилететь мне в спину. Я был уверен, я был больше чем уверен, что два молодых бойца, оставшихся в окопе, и имеющие всего несколько патронов, не смогут долго удерживать десяток вооруженных немецких солдат.

  Не оборачиваясь, я глядел только вперед. Темная линия леса, в глубине которой взрывались залпы мин, выпущенных с немецких позиций, казалось не приближалась, хотя пробежал я уже достаточно.

  Некоторые воронки мне удавалось перепрыгивать, в более крупные приходилось спускаться, чтобы затем, карабкаясь в крутую заснеженную горку, выбираться наверх. Периодически я спотыкался о «разбросанные» вокруг тела, падал на землю.

  Но все это время мой взгляд был устремлен лишь вперед. Я хотел верить, что два молодых красноармейца, в сердцах которых в одночасье зародилось пламя героического солдатского долга, подарят мне шанс, пусть и один из тысячи, на спасение. Я не видел движущиеся где-то справа танки, я не слышал залпы минометов, я не знал стреляет ли в меня преследующий меня немецкий отряд, который наверняка уже преодолел преграду в виде двух молодых бойцов. Я слышал лишь собственное хриплое и сбитое дыхание на фоне биения сердца, как набата, отсчитывающего оставшиеся секунды моей жизни.

  Но, невзирая на все это, ноги по-прежнему несли меня в сторону леса, который наконец начал медленно, но верно приближаться. Перед самой опушкой, куда видимо был нацелен основной удар как немецкой артиллерии, так и минометных расчетов, земля была словно изрыта. Воронки превратили подступы к лесу один большой овраг, преодолеть который было тяжело. Я буквально влетел на дно одной из воронок, и не переводя дыхания начал карабкаться вверх. Взобравшись практически на самый верх, я вдруг снова услышал отдаленные автоматные очереди. Преследующие немцы – настигали меня. Рядом со мной снова запрыгали земляные всплески, от угодивших в своеобразный вороночный бруствер пуль.

  Перескочив насыпь, я буквально прыгнул за кучи земли, образованные после взрыва. До леса, внутри которого после массированного артиллерийского обстрела теперь пылали пожары, оставалось несколько метров. Вскочив на ноги, я преодолел эти несколько метров, и вцепившись за ствол одного из уцелевших деревьев, посмотрел назад.

  Где-то на подступах к лесу, среди клубов черного дыма, окутавшего все вокруг, виднелось несколько силуэтов немецких солдат, двигающихся в мою сторону. Оттолкнувшись от ствола, я снова побежал в глубь горящего леса. Время от времени, то слева, то справа от меня раздавались взрывы мин, все еще продолжающих вылетать с немецких позиций. Некоторые деревья вокруг меня пылали, некоторые были выкорчеваны после взрыва. То, что происходило в лесу напоминало кромешный ад. Я бежал по узким земляным импровизированным тропам между пылающего вокруг леса. Силы постепенно покидали меня. Снова сзади послышались автоматные очереди – смерть никак не хотела отпускать. То и дело на моем пути появлялись все новые и новые воронки, заставляющие замедлять движение. Неожиданно впереди меня, где-то среди пылающих деревьев раздался взрыв. Одна из запущенных немцами мин, рванула, отправив мне в лицо деревянные щепки вперемешку с обугленной землей. Я машинально бросился на землю. Автоматные очереди сзади становились все громче и громче. Утерев грязное от гари и земли лицо ладонью, я снова вскочил на ноги и не оборачиваясь ломанулся вглубь леса.

  Все вокруг казалось сном. С каждой секундой я чувствовал, что та «синица в моих руках», которую мне ценой своих жизней подарили два русских бойца, медленно ускользала из них.

  В это момент вдруг раздался резкий звук пулеметной очереди, причем раздающийся не со спины, а оттуда, куда я бежал собирая в кулак последние силы. А еще через несколько мгновений впереди себя я услышал голоса. Среди всего хаоса, происходящего вокруг меня, естественно я не мог разобрать чьи они были. Но, где-то на уровне теряющего последние силы подсознания, я понял, что это голоса русских солдат. Точнее сказать мне очень хотелось верить, что это были голоса русских солдат. Включив последние ресурсы своего организма, я рванул сквозь горящий бурелом.

— Ээээээй! Я свой! – самопроизвольно вырвалось у меня изнутри, — Не стреляйте!

  Но пулемет не умолкал.

— Не стреляйте! Я здесь!

  Преодолев несколько метров полу горящего кустарника, я выбежал на опушку так же усыпанную воронками. Неподалеку, впереди меня, то ли в одной из воронок, то ли в потерявшем былые формы окопе находилась огневая пулеметная точка. Несколько бойцов с винтовками и ручными автоматами занимали огневые позиции в траншее.

— Я свой! Ребята! – теперь я не сомневался, что солдаты в окопе — это наши бойцы.

— Ребяяяяяяята! – снова прокричал я, прежде, чем что-то обжигающее ударило меня в спину.

  Сделав несколько шагов, я рухнул, как подкошенный. В этот момент сзади в очередной раз зазвучали немецкие автоматы, сливающиеся воедино с криками, приближающихся солдат вермахта.

 «Всё» — мелькнуло у меня в голове — «Не хватило совсем чуток». Жгучая боль, словно потоками десятков ручейков поползла по спине, тупым эхом отзываясь в грудной клетке.

  В этот момент из нашей траншеи снова загрохотал пулемет. Длинная, не умолкающая очередь, будто поток свинцовой волны косила все и всех над моей головой. Крики немецких солдат сначала переросли в вопль застланных врасплох людей, а затем и вовсе смолкли, как и их автоматы.

  Через несколько секунд кто-то подхватил меня под руки, и энергично потащил в сторону окопа. Когда мы спустились в достаточно широкую траншею, меня перевернули на спину. Глаза мои были закрыты, так как сил не было даже для того, чтобы взглянуть на своих спасителей.

— Много крови потерял. – сказал кто-то.

— Да. – подтвердил один из находящихся поодаль.

— Сквозная, — снова заговорил человек рядом со мной, — Жить будет. Надо перевязать.

  В очередной раз собрав волю в кулак, я медленно приоткрыл глаза. Вокруг меня сидели несколько красноармейцев, а один стоял спиной ко мне в пулеметной бойнице.

— О! Точно живой! – прокричал солдат, державший меня за плечо.

— Ты один? Еще кто-то есть живой на полевых позициях? – командным голосом вдруг задал мне вопрос один из солдат, видимо, старший по званию.

  Перед полу открытыми глазами, на фоне горящего леса, словно мираж, я снова увидел спины двух солдат, уверенно вгоняющих в затворы своих винтовок последние патроны…

— Да нет, — прохрипел я, — больше никого, я один…

07.01.2018