(7 оценок, 5,00 из 5)
Загрузка...
Какие впечатления могут остаться после обычного студенческого похода? Что каждый из его участников может вынести для себя кроме ссадин и пропахшей дымом одежды? Это рассказ, возможно сможет ответить на этот вопрос.
Я, как и практически все мои сверстники, учился в институте. Это было некой нормой, даже если хотите целью для каждого десятиклассника. Словом, количество без дела слоняющейся молодежи, в моей молодости, было не так велико.
Студенческая жизнь, надо сказать, была так же крайне интересной. Дело не только в сессиях, курсовых, лабораторных и прочих работах, досуг тоже имел очень важную роль в нашей жизни. Для многих может быть даже практически равную с основной задачей студента.
Многочисленные кружки по интересам, такие как поэзия, актерское мастерство и прочие, всегда были к услугам желающих. КВН стоял на особом месте. Каждый считал за честь участвовать в полугодовом выступлении. Но, как известно, везет далеко не всем, а участие в клубе все считали именно везением. Но, несмотря на все это многообразие развлечений, абсолютным особняком находились летние каникулы. Это было время походов. Как правило, это несколько дней, от трёх до пяти, редко доходило до недели. Мой институт не был исключением. Все с искренним восторгом ждали этого дня. В определенный день, мы встречались на какой-нибудь ранее обговоренной железнодорожной станции или вокзале, ждали прибытия поезда, а после, загрузив огромное количество палаток, рюкзаков, гитар и прочего необходимого в таких случаях инвентаря, отправлялись в путь.
Ехали весело, распевали песни, кто-то рассказывал анекдоты, естественно несколько иного содержания, нежели принято сейчас, делились итогами сессии. Кто-то был доволен, как преподавательский состав оценил тот самый итог его годовой работы, ну а кто-то оставался при мнении, что его результат мог быть несколько выше. Одним словом, обычный студенческий отдых. По прибытии на место, сразу же четко распределялась роль каждого на момент становления лагеря. Будете смеяться, но кому-то доставалась роль привилегированная. Состояла она в том, что было необходимо придумать название того самого лагеря. Да, было и такое. Нескольких человек отправляли на сбор дров, для будущего костра, кто-то сортировал продукты, которые ребята взяли с собой из дома, остальные ставили палатки, ну и так далее. Вся эта процедура занимала не то, чтобы много времени, но потрудиться приходилось, хотя если учитывать, как каждый из нас ждал этого дня, все проходило на одном дыхании и без особых усилий. Когда приготовления заканчивались, все плавно переходили к позднему обеду, который к тому времени уже был приготовлен умелыми руками женской части коллектива. Прием пищи проходил уже не так бодро, многие слегка вымотались; ранний подъем, пусть и не такая долгая, но все же дорога, опять же приготовление лагеря. Поэтому после обеда многие расходились по своим палаткам, дабы набраться сил перед посиделками у вечернего костра. Это событие не хотел пропустить никто. Так что к вечеру, когда особо бодрые ребята уже вовсю разжигали огонь, остальные потихонечку потягивались и занимали свои места. Кто-то на бревнах, найденных где-то в лесу специально для этих целей, а кто-то подстелив одеяло, усаживался прямо на него. В общем, в этом вопросе ограничений не было. И вот когда совсем темнело – начиналось самое интересное. Увертюрой, как правило, служили песни, но это были уже другие песни, не те которые бодро распевали в тамбурах и вагонах электрички. Под вздымающимися ввысь ярко красными искрами, звучали негромкие лиричные мелодии, иногда романсы, а иногда даже собственного сочинения. Так же песни о дружбе и предательстве, любви и человеческой боли. Время от времени они сменялись стихами. Да, в то время студенты практически любого института любили поэзию. Затем переходили на различные истории и случаи из жизни. Смеялись.
На этом месте я бы хотел перейти к главному, к тому, о чем пойдет речь.
Естественно, целую группу студентов не могли так просто без присмотра отпустить в лес на несколько дней. Все было организовано официально. А как иначе? Если бы было по-другому – это был бы уже не поход, а так, самодеятельность. Нет, безусловно в этом была бы некая доля столь заманчивого авантюризма, а что он способен сделать с молодыми горячими головами студентов, даже того времени, думаю пояснять не надо. В связи с этим, с нами, собственно как и обычно, приехал преподаватель истории, а по совместительству куратор нашего курса Игорь Игоревич.
Игорю Игоревичу было около пятидесяти лет, может чуть больше. Высокий, статный, с широкими плечами. К своему возрасту, он не лишился ни одного волоска из своей могучей и крайне аккуратно подстриженной шевелюры. Острые скулы, опоясывающие лицо, в нижней его части сходились в округлый большой подбородок. На лбу зияли широкие морщины, не менявшие своего вида, независимо от того улыбается их обладатель или наоборот. Естественно вечерние посиделки у костра не могли пройти без его участия. Игорь Игоревич так же сидел на бревне, как и многие другие ребята. Чаще он молча слушал, о чем ведут разговоры его подопечные, лишь изредка вставляя несколько фраз. Да и по большей степени – это были лишь ответы на адресованные ему вопросы. Когда кто-то из присутствующих шутил, он как и все смеялся, но делал – это как-то деликатно, стараясь не привлекать к себе внимания. Часа через два после начала посиделок, Игорь Игоревич хлопал несколько раз себя по широким коленям, такими же ладонями, вставал, и со словами «Ну ладненько, всем спокойной ночи. Долго не засиживайтесь» — удалялся к себе в палатку. Так было каждый вечер, за исключение одного, последнего.
В тот вечер все были особо разговорчивы. Пели не так много. Выученные стихи тоже немного подъиссякли. Разговаривали на разные темы, про учебу в меньшей степени. Больше о том, какие у кого планы на ближайшее время после института, куда было бы неплохо устроиться на работу. Личную жизнь так же не обходили стороной. Было среди нас несколько ребят, которые уже давно встречались и собирались пожениться, а одна пара уже несколько месяцев являлась официальной ячейкой общества.
В костре весело потрескивали дрова, разбрасывая по сторонам яркие угольки. Лица сидевших вокруг, казались темно-бордового цвета, как будто в ногах у каждого из них, лежал красный фонарь и светил строго с небо. Разговор на тему семьи не мог ни затронуть детей. Эта тема крайне взбудоражила практически всех. Девчонки стали говорить, что хотели бы сначала заиметь лапочку-дочку, ну а уж после можно вести какие-либо разговоры о сыне. Ребята же хором твердили, что только сын и еще раз сын. Иногда градус беседы даже зашкаливал, но никогда не переходил за рамки дозволенного. Такое знаете подобие дуэли двух противоположностей, но с крайне доброжелательным подтекстом. И все это понимали.
Однажды после очередной дискуссии, где девочки с пеной у рта отстаивали мнение, что «первенцем», несомненно, должна быть дочка, кто-то из ребят вдруг сказал:
— Ага. А воспитывать ты ее как собираешься? С девчонками же проблем не оберешься. Посмотрите на себя! А тут ребенок! – и громко рассмеялся, поддерживаемый ребятами.
Девочки пытались что-то противопоставить столь дерзкому заявлению, перекрикивая друг друга, как вдруг раздался голос Игоря Игоревича. Он сидел в привычной для всех позе и как всегда глядел на огонь, изредка растягивая добрую улыбку, тем самым выражая свое отношение ко всему происходящему.
— Ребята. Мне ли вам говорить, — все резко замолчали, устремив внимательные взгляды на историка, — Правда может быть только одна, но у каждого она своя, — он на несколько секунд замолчал, как будто что-то в горле помешало ему говорить, — Причем силы этих правд абсолютно равнозначны. Вы ребята грамотные, поймете меня.
Над костром зависла тишина. Все молчали. Спустя еще несколько минут Игорь Игоревич продолжил:
— Чтобы понять насколько велика сила твоей правды, нужно по крайней мере хотя бы раз с ней столкнуться. А если уж это произошло, то решать, какова ее сила, и есть ли она вообще у твоей правды. Каждый из вас может, как добавить тех самых сил, так и лишить их. Вот вы говорите дочка или сын. Забавно все это. Правда. Поверьте, что когда у вас появятся свои дети, вам уже будет все равно, кто это будет мальчик или девочка. Вам будет все равно. – Он достал сигарету и закурил.
— Я расскажу вам одну историю. Может кому-то она покается не такой показательной, но все же. Был у меня один знакомый, хотя почему же был, он и сейчас есть, — на лице Игоря Игоревича появилась грустная улыбка, — Да, наверное, даже не знакомый, скорее всего хороший друг. Ну, так вот, была у него дочь, хотя почему была – есть, — он сделал крепкую затяжку, — хорошенькая такая девчушка, тогда ей было шесть лет. Жили они, как и мы с вами в Москве, где-то на окраине, в обычной пятиэтажке. В один из дней их дом был признан аварийным и подлежал сносу. Соответственно жители должны были переселиться в другие районы. Справедливости ради скажу, что аварийным он действительно был. Кто-то из соседей обрадовался, кто-то наоборот. Друг мой был из тех, кого эта новость не то, чтобы обрадовала, но и расстроенным он себя не чувствовал. Одним словом яркий пример того, что все, что не делается – делается к лучшему. Не так долго пришлось ждать переезда, квартиру получили хорошую, в новом доме, даже большей площади. Как-то через пару недель, подходит к нему его дочурка и говорит: «Папа, а давай в выходной съездим к нашему старенькому домику, посмотрим, как он там?» Отец не ожидал от дочери такого вопроса, ребенок все-таки, но отказывать не стал. В ближайшую субботу они вдвоем отправились к их прежнему жилищу. На старом месте, все было по-старому. Дом по-прежнему стоял. Определить оставался ли кто-то еще в нем или нет, не представлялось возможным. Время было дневное, а стало быть свет нигде не горел. На некоторых окнах все еще оставались занавески или тюль, но это так же ничего не значило. Возможно люди их просто оставили. Как говориться, новая квартира – новые занавески. Они зашли в свой подъезд и поднялись на четвертый этаж. Квартира, в которой они еще не так давно жили, была опечатана. Так что попасть в нее не получилось. Сделав еще пару кругов вокруг дома, они отправились к новому месту обитания.
Спустя еще какое-то время дочка снова обратилась к папе с таким же вопросом. И на этот раз мой друг был благосклонен, к тому же у него у самого появился какой-то неведомый интерес к тому, что происходит с их старым жилищем. Подходя к дому, они видели, как вокруг ведутся работы по возведению ограды, четко по периметру всего сооружения. Естественно дочка задала вопрос: «Папа, а что это такое?» Друг сначала немного растерялся, не скажешь ведь маленькой дочурке всю правду, о которой догадываешься сам, такой какая она есть. И он не придумал ничего другого, как сказать, что забор вокруг дома строят для того, чтобы дому было теплее и чтобы разные ветра не давали ему замерзнуть. В общем, все в таком духе. Постояв еще немного, они снова уехали домой. В душе у моего друга закралось непонятное чувство. Может быть из-за того, что он не сказал дочери правду, о которой не то что догадывался, знал, считая, что в этом нет никакого смысла, а может быть все происходящее с их старым домом, на него самого произвело довольно сильное впечатление. Много лет было прожито в это месте.
С трудом дождавшись следующих выходных, с утра пораньше, вместе с дочерью он поехал к старому дому. Они шли по улице, ведущей от метро. Идти было не так долго, минут десять. Чем ближе они подходили к дому, тем неспокойнее становилось на душе. Вдалеке раздавался какой-то непонятный шум и это настораживало. По мере приближения он становился все громче. А вскоре мой друг увидел, что улица и вовсе перекрыта. Рабочие в спецодежде, сопровождаемые милиционерами, перегоняли всех прохожих на противоположную сторону улицы. В воздухе летало большое количество известковой пыли. Шум то затихал и сопровождался просто гулом, то возникал с новой силой, сотрясая землю. Становилось тяжело дышать. Отец взял дочь на руки, и прислонив к себе, перебежал на противоположную сторону улицы. Затем пройдя несколько метров, свернул в первый переулок, располагавшийся перпендикулярно. Их дом располагался не на самой улице, а чуть в глубине, поэтому был закрыт домами, стоявшими вдоль проезжей части. С дочерь на руках, он снова вернулся на улицу. Пройдя чуть дальше до следующего переулка, повернул в него. Он находился как раз напротив другого, на противоположной стороне улицы, который и вел к их старому дому. Метров через пятьдесят, они остановились. Опустив дочь на землю, друг посмотрел в сторону дома. Ничего не было видно. Белая пелена заволокла все вокруг. Шум и грохот продолжались. Он стоял, держа за руку дочь, и смотрел в сторону улицы, не проронив ни слова.
Через несколько минут шум прекратился, а еще через некоторое время, пелена стала немного рассеиваться. Стали вырисовываться очертания дома, его левая часть, как раз там и находился их подъезд. Затем он увидел забор, не так давно возведенный и по его словам предназначенный для защиты от ветра. Дом стоял, целые стены, крыша, оконные рамы. Лишь витающая в воздухе белая пыль наводила непонятные ощущения. От души отлегло. Он посмотрел на дочь, а она на него; они улыбнулись. И вдруг снова раздался гул и грохот. Они посмотрели в сторону улицы. Из-за стоящего рядом дома, подвешенный на гигантских размеров цепи, вылетел огромный шар или как принято называть рыхлитель, где-то он слышал это название, и на полном ходу ударил торцевую сторону дома. С первого раза она не поддалась, лишь плюнула в сторону железной машины струю красно-белой пыли. Шар откатился обратно, за стену рядом стоящей постройки, чтобы через несколько секунд вернуться с новой силой. Второй удар, судя по всему, был гораздо большей силы. Верхний этаж вместе с козырьком крыши и частью кровли с грохотом полетели вниз. Отец и дочь стояли, как вкопанные. Не говоря ни слова, девочка стала несильно дергать папу за руку, но он не реагировал. Вскоре шар вернулся еще раз, потянув за собой оставшуюся часть стены. Маленькая ручка все сильней и сильней тормошила вспотевшую руку отца.
Раздался громкий детский плач. Развернувшись лицом к папе, дочка уткнулась лицом к нему в штанину, обоими руками обняв за ногу. Отец снова взял ее на руки и через несколько секунд пошел прочь, постепенно ускоряя шаг. В конце переулка он остановился, и в последний раз посмотрел на то, что происходило за его спиной. Выше верхней части ограды оставался лишь один этаж, с остальным было покончено. Глубоко вздохнув, он повернул на соседнюю улицу, оставляя за собой лишь громкий детский плач и гул чугунного молота…
Все ребята сидели с окаменевшими лицами. Рассказ был закончен. Игорь Игоревич, тяжелым взглядом посмотрел на догоравшие в костре угли, так как за время рассказа никто не посмел подкинуть еще что — либо в огонь, а затем на часы:
— Уже поздно. Не засиживайтесь ребята…
* * *
В палатке я долго не мог уснуть, обдумывая услышанное. «Правда может быть только одна, но у каждого своя». Что Игорь Игоревич имел ввиду? Может быть, что нужно с уважением относиться и к чужой правде? А может, наоборот, только к своей. И вообще, что такое правда и зачем она нужна? В чем ее сила? И как эту силу можно уничтожить? Какую услугу, правда, может сослужить каждому из нас? В голове все перемешалось.
Перед тем, как сон все-таки завоевал мое сознание, мне кажется я начал понимать. Казалось, я понял, что Игорь Игоревич имел ввиду. Что такое правда, и как к ней нужно относиться, тем более если она твоя.
И еще…
Самое главное, что я в тот вечер уяснил для себя, так это то, что друга Игоря Игоревича звали ровным счетом так же…
02.02.2015