Небо в прекрасных осинах

Очень плохоПлохоСреднеХорошоОтлично (9 оценок, 5,00 из 5)
Загрузка...

Неужели не я, освещенный тремя фонарями,

Столько лет в темноте по осколкам бежал пустырями,

И сиянье небес у подъемного крана клубилось?

Неужели не я? Что-то здесь навсегда изменилось.

 Иосиф Бродский

Обычный девятиэтажный дом с одним подъездом, неприметного грязно-белого цвета. Таких в городе много, даже очень. Какие-то чуть ниже, но не намного, а какие-то гораздо больше — в два или даже в три раза. Вот такой обычный дом стоял на такой же обычной улице, вдоль которой, по соседству с ним, стояли сооружения очень похожие на него. С противоположной стороны дома находился парк. Обычный городской парк, не совсем ухоженный и поэтому чем-то похожий на лес. Вдоль дороги, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга, стояли высокие осины, посаженные по-видимому не так давно, в сравнении с другими деревьями, но успевшие разрастись до небывалых размеров. Кроны достигали шестого этажа, а некоторые претендовали и на седьмой. Такая вот аллея педантично посаженных деревьев. Где-то совсем не по-русски, а где-то даже очень.

Так вот в этом самом доме, на девятом этаже жил самый обычный студент с простым русским имеем Иван. Назвали его так родители в честь деда. Во всяком случае, они так говорили, а дед, будучи живым, не отрицал. Малогабаритная двухкомнатная квартирка, окна которой выходили на ту самую улицу, собственно как и балкон. Перед этажами, расположенными ниже, у девятого было одно не  совсем очевидное, но существенное преимущество. Растущие на улице осины не закрывали вид из окна, но при этом, ими вполне можно было любоваться с балкона. А любоваться было чем. Летом они украшали улицу своей ярко-маслянистой, пусть и не столь густой листвой. Зиму, по понятным причинам можно опустить, так как в это время года все лиственные имеют абсолютно равные права и преимущества друг перед другом. Весна — время пробуждения. В этот период осина, опережая всех, стремиться раскрыть все свои прелести как можно быстрее. Так же особняком стоит осень, но причины здесь иные. Это особое настроение для этих деревьев. Чем ближе близится экватор времени года, предвещающего зиму, тем больше проявляют себя эти деревья. Наливаясь на половину кроваво-красным цветом, а на половину ядовито-желтым, они как бы пытаются соревноваться с кленами, которые сплошным рядом стоят на противоположной стороне улицы. Податливо красуясь листвой на волнах ветров, частенько разгуливающих по этой улице.

В свою очередь, по соседству с кленами, располагался самый что ни на есть обычный храм. Алтарь, два предела, церковная лавка, невысокая чугунная оградка, разделенная известково-кирпичными столбами, да собственно и все. Белокаменные стены, недавно выкрашенные свежей известкой. На вершине красовались три купола, которые в свою очередь не поспели за стенами. Их цвет и форма говорили о том, что реставрации они не поддавались последние лет пятьдесят, а может и больше.

Ванина семья никогда не могла назвать себя сильно верующей или как принято говорить в таком случае — воцерковленной. Все были крещеные. Кто в раннем детстве, допустим сам Иван, а кто-то в более зрелом и осознанном, как мама и дедушка. Эпоха наложила свой отпечаток – это надо признать. Но сути  это по большому счету не меняло. Сказать, что походы в церковь были редки – ничего не сказать. Пару раз мама затаскивала Ваню на Рождество, а может на Пасху, хотя, как уже было сказано – единственной преградой была улица, да и чугунная оградка, клены в счет не берутся. В последний раз это было несколько лет назад, когда не стало бабушки. Волей неволей пришлось участвовать в отпевании, пусть и в крайней степени отрешенно.

Жизнь идет, и как это ни прискорбно – пришла очередь дедушки. Справедливости ради надо сказать, для семьи это не было неожиданностью. Дедушка очень сильно болел, шансов на выздоровление врачи не давали, ссылаясь на возраст, и мама приняла самостоятельное решение взять деда домой, чтобы максимально скрасить итог его жизненного пути. Так и произошло. Не по зову души, а примитивно-обязующим способом, Иван в очередной раз попал в храм. Многое вспомнилось с момента бабушкиной кончины, тем более если учитывать, что все происходило в этих же стенах. Посередине небольшого храма стояло возвышение, на который водрузили гроб. Грузный батюшка в черной рясе, покрытый густыми длинными волосами и тяжелой длинной бородой, не спеша приступил к выполнению своих обязанностей. Всем раздали свечи. С серьезным видом Ваня ходил от одного участника таинства к другому, помогая зажечь свечу. Все завершилось достаточно быстро. Вскоре все участники процессии уже двигались по направлению к кладбищу, в сопровождении небольшого количества родственников. Место на кладбище у нас уже было, рядом с бабушкой. Как говорила мама Ивана, сидя в катафалке рядом с гробом: «Папа, вот мама тебя и дождалась…»

К приезду все уже было готово, если этот глагол может быть уместен. Процесс прощания и собственно погребения тела тоже прошел достаточно быстро. Не то, чтобы все торопились к поминальному столу, все получилось само собой. К вечеру все было кончено. Родственники разошлись, по очереди выражая слова соболезнования, Ивану показалось, что даже вполне искренне. Особой скорби в воздухе не царило. Как уже было сказано, все были готовы к тому, что произошло.

Прошла неделя. На девятый день, мама взяв в охапку Ваню, потащила его снова в храм. Накупив некоторое количество свечей, мама ровно половину отсыпала сыну и вкратце инструктировала: к какой иконе подойти и в какой подсвечник поставить свечку. После, передав какие-то бумажки женщине в церковной лавке, мы удалились. При выходе из храма, на его территории, по левую и правую сторону от ворот, стояли люди, просящие милостыню. Руки протянуты не были, как многие, наверное, могут себе представить. Перед каждым просящим подаяния стояла какая-нибудь баночка или коробочка, а кто-то держал их в руке. Среди нищих было какое-то бурное обсуждение чего-то очень важного. При виде этой картины, мама полезла в сумку. Достав кошелек, она порылась в отделении для мелочи, выделила некоторое количество найденного сыну, и они принялись раскладывать монеты по тем самым сосудам. При этом, каждый из нуждающихся сразу начинал креститься, говоря что-то неразборчивое. Мама в ответ говорила: «Помолитесь об упокоении души новопреставленного раба Божия Ивана. Девять дней сегодня». Когда все получили то, в чем нуждались, мы развернулись и пошли в сторону дома.

На углу улицы, где церковная ограда уходила резко влево, Ваня увидел женщину. Невысокого роста. В черной длинной юбке, такой же длинной черной куртке. На голове был темно-коричневый, крайне аккуратно повязанный платок. Мы подошли чуть ближе. Проходя мимо, я увидел ее лицо. Бледная-бледная кожа, излучавшая необыкновенный свет и спокойствие. Губы женщины неспешно двигались. Было ясно – она молилась. Пройдя метров пять, Иван остановился. Порывшись в карманах брюк, а затем и в куртке, он обратился к маме:

— У тебя еще есть мелочь?

Мама снова полезла в сумку, достав кошелек, показала, что мелочи нет совсем.

— Тогда дай мне вот это. – Ваня ухватился за купюру, пусть и не очень весомую, но гораздо существенней, чем все отделение для мелочи, естественно, в денежном эквиваленте.

— Ну вот еще, – сказала мама, убирая руку сына, — Мы и так много уже раздали.

— Мам? – возмутился я.

— Не переживай, сынок. В другой раз. Еще сорок дней будет. Подашь. Пошли, пошли.

И взяв сына под руку, повела в сторону дома. Иван лишь успел на мгновение повернуть голову и поймать на себе взгляд блаженной. Большие, широко-раскрытые глаза женщины искрились светом и теплотой. Губы женщины не переставали двигаться. Перед тем как их взгляды потеряли друг друга, Ваня успел еще раз почувствовать на себе светлый луч пылающей доброты. А затем она немного наклонила голову, как бы кланяясь – стало ясно: молитвы этой блаженной не обойдут стороной и душу дедушки Вани. По какой причине- неизвестно, он был в этом уверен и знал это точно. Крепко держа Ваню под руку, мама уверенно вела его в сторону дома. По дороге домой они зашли в соседний продуктовый магазин, где мама достаточно легко расставшись с несколькими купюрами, которые мгновением раньше никак не хотела давать сыну,  накупили всякой всячины.

Иван поймал себя на мысли, что ранее с ним случалось не так часто. Почему мама ни в какую не хотела подать всего лишь малую часть того, что потратила в магазине, той нуждающейся женщине. Нет, ну конечно же никто не отрицает, что они до этого подали всем, кто стоял у ворот храма. Как ни смешно звучит, получается, той женщине просто не повезло, она стояла не в том месте. Да нет, бред какой-то.

Придя домой, Иван сразу же забежал в свою комнату, взял из ящика стола кошелек и как можно скорее поспешил на улицу. Через несколько минут он стоял около ограды храма. Мимо шли прохожие, некоторые задевали его плечами, а некоторые даже говорил какие-то бранные слова, намекая на то, что он явно мешается им под ногами. Ваня оглядывался по сторонам. Женщины не было. Набравшись смелости, н подошел к просящим милостыню около ворот, и вежливо спросил:

— Извините. Вы случайно не видели женщину, которая стояла вот там, — неловким движение руки, указав в сторону улицы.

— Сестра Антонина? – отозвалась пожилая женщина, — Так она наверное на послушании уже.

— Где? – абсолютно искренне переспросил Иван.

— На послушании в храме, а может  еще где.

— Работает, работает она, — неожиданно вмешалась вторая пожилая дама, сидящая рядом на небольшом деревянном стульчике.

Ваня сделал вид будто все понял, и поблагодарив за помощь пошел домой.

На следующий день, после института Иван снова пришел к храму, но картина осталась прежней. Затем в течение недели у Ивана не было возможности прийти к храму, как не крути, а у благоразумного студента институт подчас отнимает слишком много времени.

Как-то утром Иван вышел на балкон. Погода была вполне сносная. Дул небольшой ветерок. Клены напротив, как и обычно размеренно покачивались из стороны в сторону. Тройчатые листья, в большей степени те, которые были расположены ближе к кроне, уже начали слегка покрываться тонким слоем золотистой охры. Окинув взглядом все вокруг, Ваня опустил глаза на храм. Все те же белесые стены и много лет не чищенные купола. И вдруг он увидел стоящую на «своем» месте женщину. Ту самую сестру Антонину. Ваня как можно быстрее напялил на себя штаны и свитер, схватил куртку и выбежал на улицу. Обогнув дом, он оказался на противоположной стороне улицы от женщины. Она по-прежнему стояла на своем месте, смиренно приклонив голову. Как и тогда лишь еле уловимое движение губ выдавало нескончаемый поток молитв. Ваня стоял на месте, как вкопанный. Что-то не давало ему перейти улицу. Наверное, какое-то чувство нелепой растерянности, стеснительности, может быть даже вины. Да, именно вины. Ваня не понимал, почему, но он чувствовал себя безгранично виноватым перед этой женщиной. Он машинально пошарил руками по карманам куртки, а затем брюк. Он понял, кошелек снова остался дома. Пришлось бежать обратно. Выдвинув верхний ящик стола, Ваня увидел, что кошелька там нет. «Куда же я его подевал?». Пошарив по полкам и на тумбочке возле кровати, он так же ничего не обнаружил. Из кухни раздался голос мамы:

— Ты куда уже успел слетать в такую рань? Иди завтракать, второй раз разогревать не буду. Слышишь?

— Ты мой кошелек не видела? – игнорируя мамин вопрос, спросил Ваня.

— Так вот же он. На трюмо.

Ваня схватил кошелек с шкафчика в коридоре и хлопнув дверью, помчался на улицу. Подбежав к месту, где он стоял несколькими минутами ранее, Иван понял, что сестры Антонины уже нет. Небольшой ветерок трепал не расчесанные волосы на его голове. Ваня поднял голову в небо. Кроны кленов, понемногу усиливая амплитуду качания, как бы высказывали свое негодование всему происходящему. А стоящие напротив их осины, пока еще уступающие по внешнему виду, да и по габаритам своим собратьям, так же начинали поддаваться постепенно усиливающемуся ветру, тем самым соглашаясь. На душе было пусто. Совсем. Да, кому-то может показаться, что причина вроде и не такая уж весомая для таких душевных терзаний. Но Ивану в этот момент казалось все ровно наоборот. В его душе поселились не терзания и чувство обиды на самого себя, а пустота. А что может быть хуже. В дверях подъезда он столкнулся с мамой.

-Ты где бегаешь? Завтрак на плите, разогреешь, уж извини, в третий раз не стала. Я на работу. – и поцеловав сына в щеку, учащенными шагами посеменила к автобусной остановке.

Ваня молча побрел домой. И снова рутина ответственной студенческой жизни. До наступления зимней сессии было еще достаточно далеко, но различные курсовые и лабораторные не давали расслабиться. В связи с этим Ваня был погружен в выполнение своего ученического долга. Но все как-то не клеилось. Голова плохо соображала, свежие мысли не посещали, а опустошение не покидало.  Изредка он прохаживал возле храма, но сестру Антонину повстречать так и не удалось.

Как-то в один из вечеров, когда Ваня вернулся из института, они вместе с мамой сели поужинать, что, признаться, случалось не так часто. Мама расспрашивала про институт, про Ваниных друзей,  которых было не так много. Да и друзьями их было назвать сложно. Не потому, что они были какие-то не такие. Вовсе нет. Скорее всего сам Иван, возможно даже ошибочно, не особо нуждался в каких либо общепринятых отношениях со сверстниками. Как принято в таких случаях, ему гораздо комфортнее было одному, но естественно не всегда. По окончании ужина, когда Ваня удалился в свою комнату, дабы снова погрузиться в создание очередной курсовой, в дверь вошла мама.

— Вань. Ты не забыл, завтра у дедушки сорок дней. Так что утром идём в церковь.

Ваня развернулся на стуле лицом к маме.

— Уже завтра?

— Ну да. Завтра, — голос мамы стал чуть тише, — Боже мой, уже сорок дней прошло.

С этими словами она вышла из комнаты. После разговора с мамой Ваня очень долго не мог уснуть. В голову лезли разные мысли. Настолько разные, что подчас они выстраивались в длинную цепочку, плавно переходя одна к другой и в итоге с чего все началось становилось уже неуловимым. Ближе к утру Ване все-таки удалось на пару часов сомкнуть глаза.

Перекусив с утра на скорую руку, они быстро собрались, чтобы после храма мама успела еще и на работу. Зайдя в храм, мама сразу отправилась в лавку, чтобы купить свечи, ну и подать записки. Сорок дней все-таки. Честно говоря, Иван плохо понимал, что это значит и почему именно девять и сорок дней считаются своеобразными рубежами после оставления душой тела. Но то, что необходимо купить свечки, подать записки, он знал точно. Несколько свечей, как и в прошлый раз, мама дала Ване. Она было начала говорить куда и зачем лучше поставить свечку, но на этот раз он решил сделать выбор самостоятельно. Через несколько минут дело было сделано и они с мамой вышли на улицу. Подойдя к воротам храма, мама снова полезла в сумку за кошельком. Достав небольшую горстку мелочи, она половину отсыпала в другую руку, протягивая ее сыну, чтобы тот так же поучаствовал в подаче милостыни, но Иван остановил ее.

— Не надо. У меня есть.

Среди нуждающихся были уже знакомые для Вани лице. Конечно же не все. Некоторые даже добродушно улыбались, как бы приветствуя его. Когда никто не остался обделенным, мама как и в прошлый раз попросила всех помолиться об упокоении души приставленного раба Божия Ивана. Затем взяла Ваню под руку.

— Ну, пошли сынок, а то я уже на работу опаздываю. Да и тебе наверное, в институт надо.

— Да нет, мам. Мне сегодня не надо. Ты иди, а я еще немного прогуляюсь.

Голос у Вани был крайне убедительным, поэтому мама его поцеловала, лишь добавив:

— Ну и правильно, прогуляйся. Погода хорошая.

Ваня подождал, когда мама повернет за изгиб ограды и снова подошел к людям, просящим милостыню.

— Простите, пожалуйста. Вы сегодня случайно сестру Антонину не видели? Женщину, я уже о ней спрашивал.

На Вопрос Ивана откликнулась пожилая женщина, небольшого роста и видимо крайне преклонного возраста.

— Что ты сынок. Бог с тобой. Теперь в пору не только за вашего дедушку молиться, но и за сестру Антонину. Завтра девять дней, как преставилась она, – и с этими словами, женщина трижды осенила себя крестным знамением.

Не притворяясь, а абсолютно искренне, ничего не понимая, Ваня переспросил:

— Простите, не понял? Как преставилась?

— Как рано или поздно мы все. Отошла ко Господу, на все Воля Божья, — и снова трижды перекрестилась.

Перед глазами зарябило, а в горле появился незнакомый доселе ком. Ваня молча развернулся и пошел вдоль улицы. Ноги несли его сами. Куда — он не знал. Да и не хотел. Упругие стволы осин и кленов все сильнее изгибались из стороны в сторону, с каждым разом увеличивая угол наклона, как океанические киты-гиганты, поднимающиеся из бездны за глотком воздуха. Нехотя, но в тоже время осознавая неизбежность происходящего. Ветер дул ему в лицо. Вокруг, казалось, никого не было. Ноги донесли его почти до конца улицы, когда вдруг сзади он услышал гром. Иван развернулся и поднял глаза в небо. Среди густых, слегка покрасневших осиновых крон, виднелись темные нечищеные купола храма. Гром повторился вновь. И тут Ваня понял – это были колокола. Раскатистый перезвон больших и малых колоколов храма, вернувший его в реальность. Перезвон, на который он раньше почему-то никогда не обращал никакого внимания. Яркие и светлые переливы церковных колоколов. Как некий символ. Символ жизни.

Жизни вечной…